Дом иллюзий

Кармен Мария Мачадо Дом иллюзий

Оригинальное название:

IN THE DREAM HOUSE: A MEMOIR

Издано с разрешения Carmen Maria Machado acting in association with The Friedrich Agency и The Van Lear Agency LLC c/o Agentstvo Van Lear LLC

Редакция посчитала необходимым оставить в тексте перевода сцены упоминания запрещенных веществ, так как они важны для раскрытия сюжета и характера героев, а также по той причине, что их упоминание негативно окрашено и не может являться пропагандой.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав

© 2019 by Carmen Maria Machado

This edition is published by arrangement with The Friedrich Agency and The Van Lear Agency

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2021

* * *

Если тебе нужна эта книга, она – для тебя

Мы нагромождаем ассоциации, словно кирпичи. Память сама – разновидность архитектуры.

Луиза Буржуа[1]

Промолчи о своей боли – тебя убьют и скажут, что ты наслаждалась ею.

Зора Ниэл Хёрстон[2]

Твой разум устал. Твой разум так устал, что не в силах больше работать. Ты не думаешь. Ты погружаешься в сон. Видишь сны – день напролет. Все это тебе снится. Бесконечное, терзающее сновидение. Разве ты еще этого не поняла?

Патрик Гамильтон. Улица ангела[3]

Дом иллюзий как увертюра

Я никогда не читаю прологи. По-моему, они скучны. Если хочешь сказать что-то важное, зачем помещать это в паратекст? Что автор пытается там скрыть?

Дом иллюзий как пролог

В эссе «Венера в двух актах», рассуждая о скудости свидетельств самих африканцев о рабстве, Саидия Хартман[4] говорит о «насилии архивов». Эта концепция (также называемая «молчанием архивов») передает одну из самых неудобоваримых для человечества истин: порой историю уничтожают, а порой она изначально остается нерассказанной – так или иначе, в нашей совокупной истории непоправимо отсутствуют некие крупные части.

Слово «архив», сообщает нам Жак Деррида, происходит от древнегреческого ἀρχεῖον (читается «архейон», означает «дом правителя»). Когда я впервые узнала этимологию этого слова, меня восхитило, что в нем присутствует «дом» (я обожаю сюжеты, где есть дом с привидениями, архитектурные метафоры – моя слабость), но все же самый значимый элемент этого слова – «правитель», «власть», «авторитет». Поместить что-то в архив или не поместить – политическое решение, определяемое хранителем архива и политическим контекстом. Это справедливо и тогда, когда родители решают, что запечатлеть из раннего детства ребенка, и тогда, когда целый континент публично производит расчет со своим прошлым, как Европа и ее Stolpersteine, «камни преткновения»[5]: Здесь маленький Себастьян впервые пошел, переступая пухлыми ножонками, – здесь дом, где жила Юдит, откуда мы увели ее на смерть.

Порой свидетельство вовсе не попадает в архив – либо его не сочли достаточно существенным, чтобы записать, либо, если и записали, не сочли достаточно важным, чтобы хранить. Порой документы уничтожают умышленно, как наиболее откровенную часть переписки между Элеонорой Рузвельт и Лореной Хикок: эти письма Лорена сожгла именно из-за их недостаточной осмотрительности. Почти наверняка они были эротическими, адски-лесбийскими, особенно с учетом того, что уцелело («Я изголодалась по тебе»[6]).

Недавно умерший квир-теоретик Хосе Эстебан Муньос[7] подчеркивал: «У квир-людей особенно сложные отношения с прошлым… Когда историк пытается документировать квир-опыт прошлого, зачастую на пути у него стоит страж, представляющий традиционное настоящее». Что при этом упускают? Возникают лакуны, где людям не дано увидеть себя или найти информацию о себе. Прорехи, мешающие человеку осмыслить собственный контекст. Расщелины, куда человек падает – в непроницаемое молчание.