Дом душ

Я позаботился о том, чтобы выполнить эти подробные инструкции с точностью до последней буквы. Признаюсь, я шел по Тоттенхэм-Корт-роуд не то чтобы как слепой, но с тревожным чувством, что приближаюсь к решающему моменту в своей жизни. Шум и голоса на переполненных тротуарах превратились в пантомиму; я снова и снова прокручивал в голове возложенную на меня задачу и пытался предугадать исход дела. Приближаясь к повороту, я спросил себя, не следует ли опасность за мной по пятам; меня бросило в холодный пот при мысли о том, что я под подозрением и ко мне приставили слежку, так что всякий прохожий, посмотревший в мою сторону внимательнее обычного, казался полицейским. Отпущенное мне время истекало, небо потемнело, и я колебался: может, не идти дальше, а навсегда покинуть Липсиуса и его друзей? Я уже почти решил, что так и поступлю, как вдруг подумал, что происходящее – колоссальная шутка, немыслимый розыгрыш. Кто мог раздобыть информацию об армянском агенте? Каким образом Липсиус узнал конкретный день и поезд, который привез мистера Хедли в Лондон? Как его вынудили сесть в конкретный кэб из десятков, ожидающих в Паддингтоне? Я пришел к однозначному выводу, что это всего лишь милетская сказка, и весело продолжил путь, свернул на Винсент-стрит и двинулся тем маршрутом, который запомнился мне по разговору с Липсиусом. Перечисленные им улицы были тихими и неприятно поражали дешевой претенциозностью; уже стемнело, и я чувствовал себя одиноко в пахнущих плесенью скверах и на изогнутых улочках, где прохожие попадались лишь время от времени, а тени становились все чернее. Повернув на Шин-стрит, я обнаружил, что это и впрямь скорее проход, чем улица, как и сказал Липсиус; переулок, по одну сторону от которого располагалась череда запущенных садов, огороженных низкой стеной, и мрачный ряд задних фасадов, а по другую – лесопилка. Я завернул за угол, потеряв сквер из виду, а затем, к собственному изумлению, увидел сцену, о которой мне и рассказывали. У тротуара стоял кэб, и старик с саквояжем в руках яростно ругал извозчика, с недоуменным видом восседающего на козлах.

– Да, но я уверен, что вы сказали Шин-стрит, потому и привез вас сюда, – услышал я его слова, когда подошел, и тут пожилой джентльмен, рассвирепев, начал грозить извозчику полицией и судом.

Я был потрясен и мгновенно решил поступить согласно инструкции. Подошел к старому мистеру Хедли, не обращая внимания на извозчика, и вежливо приподнял шляпу.

– Простите, сэр, – сказал я, – у вас какие-то затруднения? Вижу, вы не местный; возможно, извозчик ошибся. Могу я подсказать, куда вам следует направиться?

Профессор повернулся ко мне и заговорил, порыкивая и скаля зубы, будто разъяренная дворняжка.

– Пьяный дурак привез меня сюда! Я велел ехать на Чейнис-стрит, а он притащил меня в эту дыру. Я не заплачу ему ни фартинга, а собирался дать кругленькую сумму. Вызову полицию, и пусть с ним разберутся.

Угроза как будто встревожила извозчика; он огляделся по сторонам, словно убеждаясь в отсутствии полицейских, и двинулся прочь, громко ворча; мистер Хедли свирепо ухмыльнулся, довольный тем, что сэкономил на оплате, и положил обратно в карман шиллинг и шесть пенсов – ту самую «кругленькую сумму», которая не досталась извозчику.

– Многоуважаемый сэр, – сказал я, – боюсь, дурацкое происшествие вас рассердило. До Чейнис-стрит путь неблизкий, вам будет нелегко ее найти, если вы не знаете Лондон достаточно хорошо.

– Я его совсем не знаю, – буркнул он. – Я сюда приезжаю только по важным делам и ни разу в жизни не был на Чейнис-стрит.

– Правда? С радостью покажу вам дорогу. Я вышел прогуляться, и мне совсем не трудно отвести вас к месту назначения.

– Мне нужно к профессору Мемису, в дом номер 15. Как же меня раздражают подобные вещи – я близорук и не могу разобрать номера на дверях.

– Сюда, пожалуйста, – сказал я, и мы пустились в путь.

Мистер Хедли не показался мне приятным человеком, поскольку ворчал всю дорогу. Он представился, я не преминул спросить: «Тот самый известный антиквар?» – и был вынужден выслушивать историю его запутанных препирательств с издателями, которые вели себя, по его словам, безобразно; этому человеку можно было бы уделить отдельную главу в монографии, посвященной раздражительным писателям. Он заявил, что мог бы помочь нескольким фирмам разбогатеть, но ввиду их черной неблагодарности был вынужден отказаться от своих замыслов. Помимо этих давних неудач и недавнего злоключения с извозчиком, у мистера Хедли имелся еще один серьезный повод для ворчания. В поезде он точил карандаш, и внезапный рывок локомотива в момент остановки на вокзале привел к тому, что перочинный нож ударил старика по лицу, оставив на скуле треугольную ранку, которую пострадавший мне и продемонстрировал. Он осудил железнодорожную компанию, не пожалел проклятий для машиниста и сказал, что потребует возмещения ущерба. Так он бубнил всю дорогу, совершенно не замечая пути; его поведение до такой степени меня рассердило, что я начал подумывать о происходящем обмане с некоторым удовольствием.