Дом душ

Это оказался мужчина, идущий с виду бесцельной походкой; хотя время и место допускали наряд, чуждый всяким условностям, на нем были строгий повседневный сюртук и элегантный шелковый цилиндр. Мы встретились друг с другом под фонарем – и, как часто бывает в огромном городе, два случайных путника, столкнувшись лицом к лицу, обнаружили, что знакомы.

– Мистер Матиас, полагаю? – спросил я.

– Он самый. А вы Фрэнк Бертон. Сами понимаете, имя у вас христианское, поэтому я не стану извиняться за свою фамильярность. Однако позвольте спросить, куда вы направляетесь?

Я объяснил свое положение и прибавил, что пересек регион столь же неизведанный для меня, как самые темные уголки Африки.

– Думаю, осталось пройти всего около пяти миль, – заключил я.

– Чепуха! Вы пойдете ко мне домой. Мой дом находится неподалеку; на самом деле, я как раз совершал вечернюю прогулку, когда мы встретились. Пойдемте; осмелюсь сказать, легче устроиться на импровизированной кровати, чем пройти пять миль пешком.

Я позволил ему взять меня под руку и повести за собой, хотя был немало удивлен такой сердечностью со стороны случайного знакомого по клубу. Полагаю, я не разговаривал с мистером Матиасом и пяти раз; он предпочитал часами молча сидеть в кресле, не занимая себя чтением или курением, но время от времени облизывая губы и странно улыбаясь. Признаюсь, он казался мне непривлекательным типом и я предпочел бы продолжить прогулку.

Но мистер Матиас взял меня под руку и по боковой улочке мы дошли до двери в высокой стене. Потом пересекли тихий садик, залитый лунным светом, а также черную тень старого кедра, и наконец вошли в старый дом из красного кирпича с множеством фронтонов. Я весьма устал и со вздохом облегчения рухнул в большое кожаное кресло. Вы же знаете, в пригородах тротуары посыпают адским гравием; он превращает ходьбу в сущее наказание, и четырехмильная прогулка утомила меня больше, чем десять миль по настоящей проселочной дороге. Я с некоторым любопытством окинул комнату взглядом; лампа с абажуром ярко освещала бумаги, лежащие грудой на секретере прошлого века, с латунными ручками, однако прочая обстановка представляла собой смутные очертания среди теней; я лишь увидел, что потолок в комнате низкий, а сама она длинная и заполненная неясными предметами – возможно, мебелью. Мистер Матиас сел во второе кресло и, рассеянно посмотрев на меня, улыбнулся в своей причудливой манере. Мне бросилось в глаза то, как тщательно он выбрит и какие у него белые губы. Я прикинул, что ему может быть от пятидесяти до шестидесяти лет.

– Теперь, когда я привел вас сюда, – начал он, – измучаю своим хобби. Вы знали, что я коллекционер? О да, я посвятил много лет коллекционированию диковинок, которые, на мой взгляд, воистину диковинные. Но нам потребуется свет получше.

Он вышел на середину комнаты и зажег лампу, свисающую с потолка; фитиль вспыхнул ярким пламенем – и оказалось, что в каждом уголке притаилось нечто ужасное. Громадные деревянные рамы со сложными механизмами из тросов и блоков стояли у стены; колесо странной формы соседствовало с чем-то вроде гигантского рашпера; на столиках сверкали стальные инструменты, как будто разложенные непосредственно перед грядущим использованием; грозный винт и тиски отбрасывали уродливые тени, а в дальнем углу виднелась пила с жуткими кривыми зубьями.

– Да, – сказал мистер Матиас, – это действительно орудия пыток, несущие муки и смерть. Одни, – рискну заметить, многие – побывали в употреблении; другие представляют собой копии по древним образцам. Ножи использовались для снятия кожи; рама – дыба, превосходный образец. Посмотрите на вон ту штуковину; она родом из Венеции. Этакий ошейник, похожий на большую подкову, да? Видите ли, пациента – назовем его так – усаживали весьма удобным образом и аккуратно надевали «подкову» ему на шею. Затем два конца соединяли шелковой тесьмой, и палач начинал крутить приделанную к ней рукоять. Тесьма укорачивалась, постепенно сжимая «подкову», и рукоять крутили до тех пор, пока человек не испускал дух. Все это происходило без лишнего шума, в одной из тех странных каморок под свинцовой крышей.[128] Но таковы европейские штуковины; жители Востока, конечно, гораздо изобретательнее. Это китайские приспособления; слышали о «Тяжелой смерти»? Вот оно, мое хобби. Знаете, я часто сижу здесь часами и созерцаю свою коллекцию. Я как будто вижу лица страдальцев, искаженные агонией и мокрые от предсмертного пота; они отчетливо проступают из мрака, и я слышу отголоски криков о пощаде. Но должен показать вам последнее приобретение. Пройдемте в соседнюю комнату.