Дом душ

– Сэр, прошу вас, садитесь. Лучше в это кресло; покойный муж домохозяйки его любил. Я бы предложила вам закурить, но запах выдаст меня. Я знаю, мои поступки должны казаться вам странными; однако я видела, как вы пришли этим вечером, и подумала, что вы не откажетесь помочь женщине, которая столь несчастна, как я.

Мистер Дайсон робко взглянул на молодую леди перед ним. Она была в глубоком трауре, но симпатичное улыбчивое личико и чарующие карие глаза плохо сочетались с тяжелой одеждой и плесневеющим крепом.

– Мадам, – галантно сказал Дайсон, – чутье вас не обмануло. С вашего позволения, не будем тревожиться из-за социальных условностей; джентльмен с рыцарственным характером в подобных мелочах не разбирается. Надеюсь, мне выпадет честь служить вам.

– Вы очень добры ко мне, но я знала, что так будет. Увы! Сэр, у меня имеется жизненный опыт, и я редко ошибаюсь. И все же люди слишком часто бывают подлыми, и нам свойственно ошибаться, посему я трепетала, решившись на этот шаг и понимая, что в отчаянии могу себя погубить.

– Со мной вам нечего бояться, – заверил Дайсон. – Я воспитан с верой в рыцарство, и я всегда старался помнить традиции гордых предков. Доверьтесь мне и не сомневайтесь в моем умении хранить тайны, а также в моей помощи, если таковая окажется возможной.

– Сэр, не стану тратить ваше время, – безусловно, ценное – на бессмысленную болтовню. Узнайте же, что я беглянка и скрываюсь здесь; я отдаю себя в ваши руки; вам надо лишь описать мои черты, и безжалостный враг схватит меня.

От такого поворота мистер Дайсон на миг растерялся, но затем вновь пообещал молчать и заверил, что станет подлинным воплощением таинственности.

– Славно, – сказала дама. – В вашем красноречии чувствуется восхитительное восточное рвение. Прежде всего, развею ваше заблуждение: я не вдова. Это угрюмое облачение навязано мне стечением обстоятельств; проще говоря, я сочла маскарад целесообразным. В этом доме проживает ваш друг, мистер Рассел? Он показался мне застенчивым и замкнутым по натуре.

– Прошу прощения, мадам, – мягко возразил Дайсон, – он не застенчив, он реалист; возможно, вы знаете, что ни один картезианец не в силах подражать аскетическому уединению, в которое любят погружаться писатели-реалисты. Такой у них способ наблюдения за человеческой природой.

– Надо же, – сказала дама. – Впрочем, хоть это и интересно, к делу не относится. Я должна поведать вам свою историю.

С этими словами молодая леди рассказала Дайсону

Повесть о белом порошке

Моя фамилия Лестер; мой отец, генерал-майор Вин Лестер, выдающийся офицер-артиллерист, скончался пять лет назад от осложнений печеночного недуга, приобретенного в смертоносном климате Индии. Год спустя мой единственный брат, Фрэнсис, вернулся домой, с блеском отучившись в университете, и с решимостью отшельника принялся изучать воистину грандиозные легенды юридических карт. Фрэнсис как будто испытывал полнейшее безразличие ко всему, что можно назвать удовольствием; он был красивее большинства мужчин, обладал веселым нравом и остроумием ваганта, но сторонился общества и заперся в большой комнате на верхнем этаже дома, чтобы сделаться адвокатом. Поначалу его режим дня включал десять часов усердного чтения; с первых лучей солнца на востоке и до позднего вечера он сидел за книгами взаперти, прерываясь лишь на полчаса, чтобы пообедать со мной, как будто жалея о каждой бесцельно потраченной секунде, а когда начинало смеркаться, выходил на короткую прогулку. Я подумала, что подобное неуемное прилежание может нанести вред, и попыталась украдкой отвлечь брата от непостижимо сложных учебников, но его рвение не ослабело, а увеличилось, и он стал уделять учебе еще больше часов каждый день. Я поговорила с ним серьезно, предложила время от времени отдыхать, хотя бы проводя вечер за спокойным чтением безобидной беллетристики; но Фрэнсис рассмеялся и сказал, что, когда ему хочется развлечься, он читает о феодальном землевладении, а предложение пойти в театр или уехать куда-нибудь на месяц, чтобы подышать свежим воздухом, стали для него предметом издевок. Я призналась, что выглядел он хорошо и как будто не пострадал от своего усердия, но я понимала, что подобный противоестественный труд в конце концов возьмет реванш – так оно и вышло. В глазах Фрэнсиса появилась смутная тревога, он сделался вялым и в итоге признался, что его здоровье больше не идеально; по словам брата, его беспокоило головокружение, время от времени по ночам он просыпался от кошмаров, испуганный и в холодном, как лед, поту.

– Я забочусь о себе, – сказал он, – так что не переживай; весь вчерашний день бездельничал, откинувшись на спинку того удобного кресла, которое ты мне предоставила, и записывая всякую чушь на листе бумаги. Нет-нет, я больше не буду так напрягаться; через неделю-две приду в себя, можешь не сомневаться.