Доктор Данилов и медицина будущего

«Не в уме счастье», ответил Данилов древней пословицей староверов, к которым, если верить ничем не подтвержденному семейному преданию, он имел прямое отношение по материнской линии. В уме, не в уме, а у Елены пару раз проскальзывали намеки на то, что некоторые не умеют ценить своего счастья и использовать шансы, которые предоставляет им жизнь. В переводе это означало, что некоторые, а именно – Владимир Александрович Данилов, напрасно отказались от перехода в Министерство здравоохранения после руководства севастопольской медициной. «Некоторые могли бы впасть в когнитивный диссонанс, который ничем хорошим не закончился бы, – отвечал на это Данилов. – Или крыша съехала бы капитально, или Кондратий Петрович хватил бы». И ради чего напрягаться? Чтобы похоронили бы за казенный счет, а на доме мемориальную доску повесили бы? «Здесь с такого-то по такой год жил видный организатор здравоохранения…». Нет, доски рядовым министрам не положено. Если каждому министру доску вешать, то дома от непосильной нагрузки рушиться начнут…

Надежда умирает последней. Вроде бы и понимаешь, что надеяться не следует, а все же надеешься – а вдруг? После недолгих колебаний, вызванных врожденной деликатностью (похвальное, но крайне неудобное качество), Данилов позвонил Ерофееву и попросил копии историй болезни умерших за ноябрь и декабрь.

– Сделаем! – бодро заверил Ерофеев. – Яночка в восторге от вашей щедрости.

– Да будет вам… – заскромничал Данилов, решив, что за два месяца отблагодарит добрую девушку вдвойне. – Это я в восторге от ее отзывчивости и деловых качеств – копии просто идеальные.

– Хотите познакомиться? – игриво предложил Ерофеев.

– Рад бы в рай, да грехи не пускают, – отшутился Данилов. – Скажите, Дмитрий Алексеевич, а большое количество отказов от вскрытия это давние реалии больницы имени Буракова или недавние?

– Ну, как вам сказать… – Ерофеев выдержал недолгую паузу, явно собираясь с мыслями. – Ну, если уж говорить прямо, то да – реалии. Давние реалии. Во всяком случае на моей памяти так всегда и было – администрация визирует любые заявления, в том числе и те, которые касаются пациентов, умерших в первые сутки. Скажу вам больше, только прошу на меня не ссылаться…

– Ни в коем случае! – обнадежил Данилов. – Да и вообще, все, что сказано между нами, между нами и останется.

– В марте прошлого года был случай, когда отдали без вскрытия тело тридцатилетнего парня, доставленного с улицы с зэчээмтэ.[46] Он умер в реанимации на вторые сутки…

– Ничего себе! – сказал Данилов.

Вообще-то всех умерших, взятых с улицы, принято вскрывать, потому что улица – это всегда неопределенность. Мало ли, что там произошло? Вдруг смерть носит насильственный характер? Закрытая черепно-мозговая травма тоже подлежит обязательному вскрытию, поскольку в этом случае насильственная смерть весьма вероятна. Опять же – смерть молодого человека всегда вызывает вопросы. С чего бы молодому и здоровому (а большинство молодых именно такие) вдруг умирать? Надо разобраться, а никакого разбирательства не было.

– Он принадлежал к какому-то течению, категорически отрицающему вскрытие тела, – продолжал Ерофеев. – То ли родновер, то ли викканец… Не могу точно сказать, ибо я не в теме, помню только, что это было нечто языческое.

– И кто именно разрешил забрать тело?

– Формально – бывший главный врач, потому что такие заявления обычно подписывал он, но могу предположить, что решение принимала Евгения Юрьевна. У нее, знаете ли, такая позиция – умершего все равно не вернуть, значит нечего живым проблемы создавать.

Хороший подход, логичный, только вот если не создавать проблемы живым, то будут новые умершие, потому что на замолчанных ошибках учиться невозможно.

– Интересно было бы взглянуть на историю болезни этого то ли родновера, то ли викканца, – сказал Данилов словно бы самому себе.

– Найти ее несложно, – ответил Ерофеев, – но вы в ней ничего интересного не увидите. Точнее – увидите не вызывающий сомнений диагноз. Я смотрю, Владимир Александрович, вы настроены очень серьезно.

– Мне просто не нравится, когда меня бьют, – признался Данилов. – Хоть током, хоть железом по кумполу…

Интересное дело – после пробуждения в реанимационном отделении давняя проблема еще ни разу не напоминала о себе, ни тяжестью в затылке, ни давлением в висках, ни как-то еще.[47] Несколько дней – недостаточный срок для глобальных выводов, тем более что с годами голова болела все реже. Однако же, хотелось извлечь из этой истории хоть какой-нибудь позитив, ведь так скучно жить без позитива.

И без открытий тоже скучно жить, но с открытиями как-то не ладилось. Впору было заподозрить, что больницей имени Буракова руководят мандражисты-перестраховщики, готовые идти на крайние меры по пустякам, но в это как-то не верилось. Скорее всего, оппоненты переоценили доцента Данилова, который никак не может увидеть нечто, лежащее у него под носом.

«Увижу! – пообещал самому себе Данилов. – Как говорится – не доблестью, так хитростью».