Фотографии больничного обеда тоже впечатляли – плесневелый хлеб, прозрачный бульон, в котором плавали три вермишелинки, колобок слипшихся макарон и половинка котлетки… Под фотографиями были приведены названия из меню – «булка диетическая», «куриный суп с вермишелью и картофелем», «говяжьи котлеты с макаронами и зеленым горошком». Но «вишенкой на торте» стала фотография расчетных листков, свидетельствующих о том, что ординатор[42] терапевтического отделения получает в месяц тридцать пять тысяч шестьсот шестьдесят шесть рублей, а заведующий отделением – четыреста девяносто пять тысяч (вот что бы ровно полмиллиона не указать?). Разумеется, листки тоже были фальсификацией, но светлые человечки с беспокойными сердцами и куриными мозгами поверили цифрам. Поверили и забили во все колокола, до которых только смогли дотянуться.
Главный врач больницы начал не с оправданий, а с проведения внутреннего расследования, которое позволило быстро установить виновных. Оболтусам пришлось выбирать между модным в наше время публичным покаянием на камеру и отчислением из универа. Разумеется, они выбрали первое. Светлые сетевые человечки попытались разжечь на старых углях новый скандал – «ах-ах, их заставили оболгать себя!» – но эта затея успеха не имела. Разумеется, на основании сфальсифицированных фотографий главного врача или заведующего терапевтическим отделением не сняли бы, но скандал, который не удается погасить сразу, может повлечь за собой департаментскую, а то и министерскую проверку. Ну а где идет проверка, там непременно выявляются различные нарушения, количество которых свидетельствует о профессионализме проверяющих. А порой случается и так, что главному врачу говорят из департамента: «Мы все понимаем, но и вы нас поймите правильно – раз уж настолько «засветились», то лучше бы вам уйти».
Но вернемся к секциям. Порой, в тех случаях, когда над головой нависает дамокловым мечом третья категория расхождения диагнозов, врачи пытаются избежать неприятностей, вынуждая родственников умершего к отказу от вскрытия тела. В таких операциях важную роль играет младший медицинский персонал. По двум причинам. Во-первых, санитаркам бояться нечего, они не являются должностными лицами и, вообще, спрос с них маленький, практически никакой. И даже если уволить санитарку «по инициативе работодателя», то такая запись в трудовой книжке не помешает ей тут же устроиться на новую работу. Это в главные врачи у нас очередь стоит от нулевого километра, а младшего медицинского персонала повсюду не хватает. Во-вторых, санитаркам пациенты и их родственники верят больше, чем врачам, поскольку не подозревают их в причастности к медицинской мафии. И верно – станет вам мафиози шваброй махать или судна из-под лежачих выносить! На такие подвиги способны только честные люди, для которых духовные блага важнее презренных материальных (амбиции, мотивацию, образование и прочие факторы, располагающие к продвижению по иерархической лестнице, можно в расчет не брать).
– У нас начальство понятливое, – начинает нашептывать «добрая» санитарка. – Если вы напишете заявление с отказом от вскрытия, то вам непременно навстречу пойдут. Главный и его замы понимают, что негоже человека в последний путь провожать с мозгами в животе и печенью в черепе.
– С мозгами в животе и печенью в черепе?! – ужасаются родственники, оглушенные свалившейся на них утратой.
– Хорошо, если со своими, – добавляет санитарка. – Могут и чужие внутренности засунуть, с этих алкашей станется, они же никогда не просыхают.
В том, что патологоанатомы «никогда не просыхают», народ верит легко – а зачем им просыхать, ведь они с мертвецами дело имеют, которые жалоб не пишут и претензий не предъявляют. Так-то оно так, но патологанатомическое отделение контролируется администрацией стационара так же жестко, как и все прочие. Кроме того, помимо секций, патологоанатомы занимаются дачей заключений по гистологическим препаратам, и любая ошибка здесь чревата различными неблагоприятными последствиями, начиная с выговора и заканчивая судимостью. Короче говоря, обстановка не располагает к возлияниям.
– Вы напишите заявление и идите к заму по медицинской части, – воркует сладкоречивая сирена. – Как подпишет, можно будет сразу тело забрать, а то придется ждать, пока эти архаровцы удосужатся вскрытие провести. Некоторые по неделе ждут, а холодильники в нашем морге слабые, так что приходится родного человека в закрытом гробу хоронить…
«Ложь в тысячу раз цветистее правды, но правда в десять тысяч раз дороже лжи», говорил Конфуций и был абсолютно прав. Поддавшись «добрым советам», родственники пишут заявление и одним возможным расхождением диагнозов в больнице становится меньше. В среднем и общем без секции забирают около тридцати процентов умерших, но в больнице имени Буракова в октябре двадцать второго года секции проводились в одном случае из пятнадцати и сведущим людям это говорило о многом. Согласитесь, что между тридцатью и девяносто тремя процентами – огромная разница.