Дойти до перевала

— Я таким же был, когда меня в Ружомберок привезли. Ну а потом было время вкурить, что почём… — Вздохнув, продолжил: — Значит, смотри. До той войны Чехия была Австрией, а Словакия — Венгрией.

— Как это? — Не понял Савушкин.

— А вот так. Просто прими к сведению этот факт. К тому же если Чехия, худо-бедно, была в истории, хоть и давно, то Словакии никогда не было, была Верхняя Венгрия — в смысле, над Дунаем. Всё здесь было венгерским — названия городов, правители, аристократия, в общем, всё. Братислава — это вообще-то Пожонь, чтоб ты знал…Только народ не венгерский — хотя, как сказать… В общем, когда после той, первой, германской эту территорию Антанта объявила Словакией и присоединила к Чехии — были тут те, кто обрадовался, но были и те, кто радости от этого шибко не испытывал. Чехи считают словаков деревенскими увальнями, недалекого ума, погрязшими в религиозных заблуждениях. Ну а словаки чехов — городскими франтами и пижонами, заблудшими душами, отравленными атеизмом… В общем, нет меж ними любви. Как ни пытались сшить Чехию со Словакией Бенеш с Масариком — ничего путного так до тридцать восьмого года и не получилось. Ну а потом немцы всю эту лавочку прихлопнули. Из Чехии сделали протекторат Богемии и Моравии, а Словакии предоставили независимость, правда, обкорнав её по самое не балуйся. Тем не менее — в марте тридцать девятого года появилась на свет независимая Словакия. Условно независимая, конечно, но тем не менее… Все мои знакомые словаки в один голос говорят — в те дни мало что не всеобщий восторг царил тут. Впервые словаки обрели своё собственное государство! В общем, кричали женщины «ура» и в воздух чепчики бросали, так вроде у Грибоедова?

— Так. — Кивнул Савушкин.

— Ну вот. В общем, в новосозданной Словакии два года царил восторг и детская радость — а потом началась война с нами. С Советским Союзом. И Гитлер предъявил местному фюреру векселя к оплате. И пришлось монсеньору Тисо отправлять словацкие дивизии на восточный фронт. И градус доверия к «людакам» — так правящая партия тут называется — стал понижаться. Ну а после Сталинграда…. В общем, к июлю здесь всё было готово к восстанию. К словацкому восстанию.

— И что? Оно ведь и началось?

— Ещё и как! Нас в середине августа было меньше полусотни бойцов, а сейчас бригада «За свободу славян» — это полтора десятка отрядов в две тысячи штыков!

— Так в чём беда?

— А беда, Лёша, в том, что все повстанцы давеча объявлены были Первой чехословацкой армией и целью восстания провозглашено восстановление Чехословакии. А этого две трети повстанцев не желают в принципе! Они хотят жить в своей Словакии, или, в крайнем случае, присоединится к СССР — но под власть пражских деятелей идти ни под каким видом не желают!

Савушкин молчал, потрясённый. Вот это оборот! Кто бы мог подумать…. Помолчав, он осторожно спросил:

— Так поэтому второй батальон разбежался?

Первушин кивнул.

— И не только он. Сейчас на армию надежды нет. Партизаны — эти да, эти будут биться, что бы ни случилось, но партизан — едва ли тысяч десять наберется. Идейных, добровольно вставших под ружьё — но их мало. А армия…. Ты не забывай, Лёша, Словакия — это, в основном, сельский край, солдаты — вчерашние крестьяне, которым головы забили этим националистическим мусором — про узурпаторов из Праги, обманувших доверчивых словаков, про всевластие чехов, прочую чушь… Но они в неё верят. И восстание поддержали — потому что думали, что будут воевать за новую, правильную Словакию, только уже на правильной стороне, вместе с нами. Но без чехов во главе. А им — здрасьте-пожалуйста, вы теперь первая чехословацкая армия и будете умирать за то, чтобы Словакией снова правил Бенеш…. Так что батальон из Скалите — не первый и не последний, который скопытился по идейным соображениям…

Савушкин помолчал, ошеломлённый словами Петрушина, а затем, тяжело вздохнув, промолвил:

— Твою ж мать, и здесь национализм махровый цветёт и пахнет… В Варшаве мы попали, как кур в ощип, и здесь, похоже, тот же коленкор….

Первушин похлопал его по плечу.

— Не дрейфь, переводчик, где наша не пропадала! В конце концов, Варшава — каменный мешок, а тут — простор! Полстраны сейчас наши, вся центральная Словакия поднялась. А в горах здешних мы ещё лет десять воевать сможем!

— Типун тебе на язык!

Первушин улыбнулся и рассудительно произнёс:

— Сегодня — первое октября. Если мы продержимся до наступления холодов — а зима тут суровая, не смотри, что центр Европы, морозы в горах — о-го-го! — то шансы дождаться наших у нас очень большие. Так что не дрейфь, переводчик!

Внезапно в той стороне, где располагался лагерь неизвестных — раздалась стрельба, быстро переросшая в шквальный ружейно-пулемётный огонь. Савушкин не успел ничего сказать — как прямо на них из елового подлеска вывалился запыхавшийся Некрасов, тут же бросивший:

— Хана чертям у замка!

Савушкин, дёрнув его за рукав, спросил:

— Что там? Объясни толком!

— А вы не слышите?

— Слышим. Но ты — видел. Что там случилось?

Некрасов, отдышавшись и отхлебнув из фляги, уже более спокойно произнёс: