Дочь полка

Катя открыла буржуйку, в которой без топлива утихали последние язычки пламени. Они умерли бы с голоду, если бы девочка не положила внутрь новых дров. Огонь стал оживать, разрастаться и поглощать дерево. Девочка положила хворост, а сверху него горящую спичку. Теперь пойдёт тепло. И снова на душе неспокойно: у командира созрел какой-то план, из которого она знала лишь то, что ей нужно сидеть в медпункте и не высовываться. «И как они, интересно, собрались ловить предателя?» – размышляла она. – «Но командир ничего дурного не надумает, это точно. А значит и беспокоится не о чем. Ведь так?» Катя повернулась к Горнеевой, которая уже сидела за столом и занималась своими делами, правда, используя только одну руку. И ещё раз девочка удивлялась на что способна воля человека. Медсестра геройствует далеко не первый день, несмотря на уговоры подруг полечиться ещё. Но Василиса на все их слова говорила одно: «Я сама врач, не учите меня». Раненых сегодня было немного, и поэтому работа так быстро кончилась. Новоприбывшие забылись крепким сном, а все остальные занимались привычными развлечениями: играли в карты, читали газеты и вели тихие разговоры. Кате в последнее время не нравилось находиться в медпункте: здесь было слишком темно из-за того, что солнце совсем не выходило, даже одинокая свеча или лампа, стоящие на столе у медсестёр, не улучшали обстановку. В такой атмосфере хотелось исключительно спать и ничего не делать. Ещё эта вечная сырость и холод. Трудно было настроить себя на работу и на день вообще. Вот снаружи – совершенно другое дело: все куда-то несутся, что-то делают, общаются, шутят. Проще говоря – живут.

Жизнь всегда казалась Кате такой длинной. Она думала, что всё ещё впереди и мать с отцом долго жить будут, ведь им было всего по тридцать семь лет. Казалось, что всё только начинается, и с детством прощаться было рано. Но время пришлось перемотать вперёд и перемотать намного. Родных и близких нет уже в живых, а ей пришлось стать старше своих лет. Хотя это взросление ещё даже не закончилось, в некоторых моментах Катя, в силу своего возраста осталась ребёнком. Глядя на убитых тётю Машу и Любочку, тлеющий амбар и мучающихся раненых в медпункте и почувствовав, как на самом деле звучит и пахнет смерть, девочка осознала всю ценность и краткость жизни. В батальоне за неё цеплялись из последних сил. Бойцы жили не ради себя, а ради своей семьи, которая их с трепетом ждёт, читает и перечитывает письма. Одна только мысль, что их где-то ждут, заставляла вставать на ноги. Но сейчас не об этом. На улицу сейчас выходить было нельзя. «Что-же будет?» – гадала Катя. Она перебирала варианты у себя в голове. Может быть командир уже догадался кто предатель и они устроят погоню? Или, может быть, обстрел? Детская фантазия, подпитанная тревогой и страхом, уходила далеко за рамки разумного. И поговорить об этом ни с кем нельзя было. Но Катя дала слово, что будет молчать, она не могла подвести. Но из-за того, она не могла ни с кем посоветоваться, мысли в её голове быстро сменяли друг друга, и каждая новая казалась всё страшнее и загадочней предыдущей. Кто же является предателем?

* * *

– Тих-тих-тих! – выставил руки перед собой Сорокин, когда увидел Воробьенко и Макаренко, выходящих из зарослей.

Бойцы несли огромный чёрный свёрток, который сильно прогибался в середине.

– Вань, мы стараемся, – сказал Михаил. – Знаешь, как было трудно его протащить?

– Да тише ты! – шикнул на него Матвей, стоящий сзади.

Тот оглянулся на товарища, а затем опустил взгляд на их ношу:

– Давайте уже быстро закончим, – произнёс он глухо.

Бойцы опустили свёрток и раскрыли его. Все, поморщившись, склонились над ним:

– Ну, кто тут у нас? – сел на корточки Сорокин и поджёг самокрутку, которая всё это время была у него в губах.

Внутри лежало тело немца. Веки у него были опущены, вытянутое лицо куда-то перекосило влево. Он был блондином, волосы не такие светлые как у командира, больше шли к жёлтому. У Резанцева, как уже известно, они были почти белые. На носу умершего можно было увидеть веснушки, которые были рассыпаны очень близко к друг другу. Ему двадцати не было точно, ещё «зелёный» паренёк. Высокого роста для русского, но нормального для немца. Уши у него были оттопыренные. Нужно отдать его внешности должное внимание так, как он сильно поможет нашим бойцам в ловле предателя.

– Типичный немец, – фыркнул Сорокин.

– Как же звать тебя-то? – вытащил документы из кармана убитого Воробьенко и, прищурившись, прочёл по слогам. – Кра-уза Ан-селл. Крауза Анселл, значит. Ну и имена у них.

Тут, сзади послышались приближающиеся шаги. Все трое замерли и оглянулись, но к их счастью, это оказался Фокин. Егор, оглядываясь по сторонам, подошёл к товарищам:

– Мне пришлось задержаться, – как обычно тихо произнёс он и взглянул на тело Краузе. Боец вздохнул.

– Да-да, – ответил на это Михаил, – нам тоже не хочется.

– Его зовут Крауза Ансел.

– Может быть Краузе Энсель? – переспросил тот.