Хомили и Арриэтта потерли плечи, но ничего не сказали: лишь кисло улыбнулись в отличие от Пода, который почему-то с гордой и торжествующей улыбкой произнёс:
– Садитесь отдохните. Вы молодцы. Вот увидите: теперь всё будет хорошо.
Они послушно сели в траву, а Под, улыбаясь во весь рот, начал:
– Вот, значит, какое дело. Я говорил вам об опасности… Тебе говорил, Арриэтта… Почему? Да потому, что мы должны быть не только храбрыми – и я не знаю никого храбрее твоей матери, когда у неё нет другого выхода, – но и благоразумными: думать о том, что нас ждёт, и не терять головы. Мы не можем позволить себе зря тратить силы – лазать по кустам просто для потехи и всё такое прочее, – а также не можем позволить себе рисковать. Нам следует составить план на будущее и не отступать от него. Ясно?
– Да, – сказала Арриэтта, а Хомили кивнула:
– Отец прав.
– Нужно иметь главную цель, – продолжил Под. – А у нас она есть, прямо под рукой – поиски барсучьей норы. Только вот проблема: пастбище такое огромное, что чуть не весь день уйдёт на то, чтобы пройти вдоль одной его стороны, не говоря уж о времени, которое понадобится для нор, и к вечеру мы будем валиться с ног от усталости, это уж как пить дать. Ну а если я пойду на поиски один, у матери не будет и минуты покоя, она места себе не найдёт, пока не вернусь: станет придумывать всякие страхи. И тебе житья не даст, Арриэтта. Мы не можем позволить себе так выбиваться из сил. Когда волнуешься да суетишься по пустякам, перестаёшь соображать – понимаете, о чём я говорю? И вот тут-то и случаются несчастья. И вот что я придумал: мы обойдём это поле, как я уже говорил вам вчера, кругом по краю, один участок за другим, проверим все насыпи и живые изгороди, а стоянку будем устраивать день здесь, два там – как придётся. Ведь норы здесь не всюду: наверняка попадутся такие места, где не встретишь ни одной. Вот мы их и проскочим, если можно так выразиться. Но из этого ничего не выйдет, если быть привязанным к дому. Понимаешь, Хомили?
– Ты что же хочешь сказать, – едва ли не взвизгнула та, – что нам придётся таскать за собой этот ботинок?
– А что, разве было тяжело?
– Станет тяжело, когда мы занесём внутрь все наши пожитки.
– По траве – нет, – возразил Под.
– А в гору?
– Но здесь, внизу, всё ровно, – терпеливо пояснил Под, – и так до камышей. Затем совсем немного вверх вдоль ручья, а потом через поле – опять ровно, и последний кусок, который приведёт нас обратно к перелазу, всё время вниз!
Хомили в ответ лишь хмыкнула: её так и не удалось убедить.
– Ну, что там у тебя на уме? Выкладывай, не стесняйся: готов выслушать любые предложения.
– Ax, мама… – взмолилась было Арриэтта, но предпочла замолчать.
– А тащить всё время только нам? – уточнила Хомили.
– Ну как тебе это могло прийти в голову? – возмутился Под. – Тащить, ясное дело, будем по очереди.
– Ну что ж, – вздохнула Хомили, – плетью обуха не перешибёшь!
– Вот и молодец! Я знал, что ты не струсишь, – заключил Под, а заметив на лице Хомили недоумение, добавил: – Что касается провианта… еды, лучше нам всем сразу стать вегетарианцами до мозга костей.
– Ни о каких костях и речи не будет, – угрюмо заметила Хомили, – если мы станем этими… вегетарианцами.
– Скоро созреют орехи, – успокоил её Под. – Вон там, в затишке, они уже и сейчас почти поспели – по крайней мере внутри что-то вроде молока. Сколько угодно ягод… ежевика, лесная земляника. Можно делать салаты – скажем, из одуванчика и щавеля. А на поле по ту сторону перелаза наверняка найдутся колосья пшеницы. Мы справимся. Главное – привыкнуть к новой жизни, не мечтать о ветчине, жареных пирожках с курятиной и подобных излишествах. Арриэтта, а раз уж тебе так нравится лазать по кустам, пойдите-ка сейчас с мамой к изгороди – там есть лещина – и наберите орехов. Как ты, не против? А я займусь ботинком: надо его немного подлатать.
– А где эта лещина? – уточнила Арриэтта.
– Вон там, на полпути до конца, – указал на густую светлую зелень в середине изгороди Под, – не доходя до воды. Ты заберёшься наверх, будешь рвать орехи и кидать вниз, а мама – подбирать. Попозже я к вам приду: надо вырыть яму.
– Яму? Для чего? – удивилась Арриэтта.
– Не можем же мы таскать все орехи – этакую тяжесть – с собой, – объяснил Под. – Да они и не поместятся в ботинке. Всюду, где найдём провиант, мы будем устраивать хранилище, так сказать, на зиму.
– На зиму… – чуть слышно вздохнула Хомили.
Однако, помогая матери перебраться через колдобины во рве, который вполне мог служить им столбовой дорогой: мелкий, сухой и почти скрытый от чужих глаз, – Арриэтта чувствовала себя куда ближе к ней, чем всегда: скорее сестрой, чем дочерью, как она сказала сама себе.
– Ой, посмотри! – воскликнула Хомили, увидев тёмно-розовый цветок лесной гвоздики, наклонилась и сорвала. – Какая прелесть!