Добывайки в поле

Нежно погладив хрупкие лепестки загрубелым от работы пальцем, она осторожно засунула тонкий, как волос, стебель в вырез блузки. Арриэтта нашла ему в пару светло-голубой первоцвет и воткнула себе в волосы. Будний день вдруг превратился в праздник, и девочка подумала: «Цветы словно созданы для добываек».

Наконец они подошли к тому месту живой изгороди, где росла лещина.

– Ах, Арриэтта! – воскликнула Хомили, глядя на высоко раскинувшиеся ветки со смешанным чувством гордости и страха. – Тебе ни за что туда не забраться!

– Не забраться? Это мы ещё посмотрим!

Арриэтта – в восторге от того, что может наконец-то похвастаться своим умением лазать по деревьям, – деловито, как настоящий мастер своего дела, скинула фуфайку, повесила на серо-зелёный шип чертополоха, потёрла ладони (плевать на них на глазах у матери не решилась) и поднялась по насыпи.

Стиснув и прижав к груди руки, Хомили смотрела снизу, как дрожат и качаются листья там, где, невидимая ей, взбирается наверх Арриэтта, и без устали повторяла:

– У тебя всё в порядке? Будь осторожна, дочка. Не ровён час, упадёшь и сломаешь ногу.

И вот уже сверху, словно пушечные ядра, посыпались один за другим орехи, и бедная Хомили принялась, задыхаясь, метаться под этим обстрелом туда и сюда, пытаясь найти их и собрать в одном месте.

Сказать по правде, обстрел этот был неопасен – не так уж часто падали вниз орехи. Рвать их оказалось куда труднее, чем воображала Арриэтта.

Лето только началось, и орехи ещё не созрели, так что их оболочка напоминала тугую зелёную чашечку наперстянки и они крепко держались на ветке. Пока она не приспособилась резким движением поворачивать гроздь орехов, приходилось прилагать значительные усилия, чтобы её оторвать. Что ещё важнее, даже добраться до них было непросто: приходилось медленно ползти по раскачивающейся ветке к самому концу. (Позднее Под смастерил из кусочка свинца, шпагата и гибкого корня щавеля нечто вроде свинчатки, и этим приспособлением она сшибала орехи на землю.) И тем не менее Арриэтта не отступала, так что вскоре во рву лежала порядочная кучка орехов, аккуратно сложенная вспотевшей от беготни Хомили.

– Хватит! – крикнула она наконец дочери и перевела дух. – Больше не кидай: не то твоему бедному отцу придётся до ночи копать для них яму.

И Арриэтта, красная и разгорячённая, с царапинами на лице и ссадинами на ладонях, с облегчением спустилась вниз и, кинувшись плашмя в кружевную тень папоротника, пожаловалась, что хочет пить.

– Там подальше, как сказал твой папа, есть вода. Сможешь туда дойти?

Конечно, дойдёт. Устала или не устала, она твёрдо решила не дать угаснуть впервые вспыхнувшей в матери жажде приключений. Арриэтта захватила фуфайку, и они двинулись дальше вдоль рва.

Солнце поднялось выше, земля стала горячей. По дороге они увидели дохлого крота, которым лакомились жуки.

– Не смотри туда! – предупредила Хомили, ускоряя шаг и отводя глаза, словно они оказались свидетелями аварии на большой дороге, но Арриэтта на сей раз проявила практичность:

– Думаю, когда жуки с ним покончат, нам стоит забрать шкуру: зимой пригодится.

– Зимой… – прошептала Хомили и, вдруг вспылив, добавила: – Ты говоришь так нарочно, чтобы мне досадить!

Ручей оказался не столько ручьём, сколько небольшим прозрачным прудом. Когда добывайки подошли к берегу, по воде во все стороны стали расходиться серебряные круги – это плюхались на дно лягушки, которых они вспугнули. Ручей вытекал, извиваясь, из чащи леса за изгородью, пересекал угол пастбища и переходил в небольшое болото, где в грязи виднелись глубокие отпечатки коровьих копыт. На противоположной стороне ручья пастбище было ограждено не кустарником, а ржавой проволокой, натянутой между покрытыми плесенью столбами, стоявшими прямо в воде.

Казалось, стволы деревьев столпились позади этой хрупкой преграды и ждут не дождутся, когда смогут ринуться вперёд через узкую полоску воды на залитое солнцем поле. Арриэтта увидела голубую дымку незабудок и там и сям одинокие копья камыша. Коровьи следы казались глубокими колодцами. Воздух был напоён восхитительным запахом ила, слегка сдобренного мятой. По зеркальной, лазурной как небо глади миниатюрного пруда шла мелкая волнистая рябь. «Как красиво!» – взволнованно подумала Арриэтта, которой никогда ещё не приходилось видеть так много воды сразу.

– Кресс-салат, – скучным голосом сообщила Хомили. – Захватим немного.

Между высокими закраинами кратеров от коровьих копыт приходилось пробираться очень осторожно. В тёмной глубине стоячей воды отражалось безоблачное небо, и, наклоняясь, Арриэтта видела на фоне сонной синевы своё лицо, чёткое, но странно перекошенное.