Добывайки

Глава девятая

– Между молотом и наковальней – вот мы где, – сказал Под с вымученной улыбкой, он цитировал изречение из календаря с пословицами и поговорками, где Арриэтта вела дневник.

Они сгрудились вместе на неостывших камнях очага, рядом валялся в золе железный совок, всё ещё слишком горячий, чтобы на него сесть. Хомили затащила сюда мятый спичечный коробок – при её весе он вполне ей годился. Под и Арриэтта пристроились на обугленной головешке; три зажжённые свечи стояли между ними в золе. Огромная комната была погружена во мрак, и когда замерли все звуки (семейство Хендрири, наверно, село за ужин), Арриэтта почувствовала, что они всё глубже погружаются в тишину.

Её нарушило слабое звяканье колокольчика – казалось, он звучит совсем рядом, – затем раздалось царапанье и почти беззвучное сопенье. Широко раскрыв глаза, они дружно взглянули на входную дверь, но оттуда, где они сидели, ничего не было видно – она тонула в темноте.

– Он не может забраться сюда, да? – шепнула Хомили.

– Исключено, – сказал Под, – пусть себе царапается, сколько влезет… нам ничто не грозит.

Но Арриэтта всё же окинула изучающим взглядом стенки дымохода: камни были неровные, если не останется другого выхода, по ним будет нетрудно вскарабкаться наверх. И вдруг высоко-высоко над собой она увидела квадрат тёмно-синего неба, а на нём яркую звёздочку и, сама не зная почему, успокоилась.

– Насколько я понимаю, – начал Под, – мы не можем отсюда выйти и не можем оставаться здесь.

– Так именно понимаю это и я, – сказала Хомили.

– А что, – сказала Арриэтта, – если нам забраться по трубе – здесь, внутри, – на крышу?

– А дальше что? – спросил Под.

– Не знаю, – сказала Арриэтта.

– Там мы и останемся, – сказал Под.

– Да, там мы и останемся, – подтвердила Хомили жалобно, – даже если сможем туда забраться, в чём я сомневаюсь.

Несколько минут все молчали, затем Под хмуро сказал:

– Что ж, Хомили, нам не остаётся ничего другого…

– Кроме чего? – спросила Хомили, встревоженно поднимая лицо, освещённое снизу, оно выглядело особенно худым, так и сям темнели пятна от золы.

Арриэтта, догадываясь, что он скажет, крепче обхватила колени руками и уставилась на совок, лежавший наискосок от неё.

– Кроме того, чтоб смирить свою гордость, – сказал Под.

– Что ты имеешь в виду? – еле слышно спросила Хомили, хотя она прекрасно это знала.

– Нам придётся пойти к Люпи и Хендрири и прямо, без обиняков попросить у них разрешения остаться.

Хомили сжала худое лицо ладонями и молча посмотрела на Пода.

– Ради девочки… – мягко проговорил Под.

Печальные глаза повернулись, как на шарнирах, к Арриэтте и снова уставились на Пода.

– Несколько сухих горошин – вот всё, что мы их попросим, – ещё мягче продолжал Под, – только несколько глотков воды и несколько сухих горошин…

Хомили продолжала молчать.

– И мы скажем, чтобы они оставили себе нашу мебель, – предложил Под.

Только тут Хомили вышла из оцепенения.

– Она так и так достанется им, – хрипло сказала она.

– Ну, так как? – спросил, помолчав, Под, вглядываясь ей в лицо.

Хомили с загнанным видом оглянулась вокруг, посмотрела наверх, в дымоход, взглянула на золу у себя под ногами. Наконец она кивнула головой.

– Пойдём тогда сразу, – уныло предложила она, – пока они не кончили ужинать, и покончим с этим.

– Не возражаю, – сказал Под.

Он поднялся на ноги и протянул руку Хомили.

– Двинулись, старушка, – ласково сказал он.

Хомили медленно поднялась, и Под, подхватив её под локоть, обернулся к Арриэтте. Стоя рядом с женой, он вытянулся во весь свой рост.

– Есть два вида мужества, которые я знаю, – сказал он, – а возможно, их и больше, но сколько бы их ни было, твоя мать обладает всеми. Запиши это в своём дневнике, дочка…

Но Арриэтта не смотрела на него; побелев как мел, она уставилась в тёмный угол между дровяным ларём и дверью в прачечную в глубине комнаты.

– Там что-то двигается, – шепнула она.

Под обернулся и взглянул туда, куда были устремлены её глаза.

– Какое оно? – резко спросил он.

– Мохнатое…

Все замерли на месте. Затем Хомили с криком ринулась вперёд. С удивлением и страхом они смотрели, как она неуклюже слезает с очага и бежит, раскинув руки, к дровяному ларю. Казалось, она смеётся… или плачет… дыхание с трудом вырывалось у неё из груди.

– Милый мальчик, – всхлипывая, приговаривала она, – славный мальчик… благослови тебя господь!

– Спиллер! – радостно завопила Арриэтта.

Она тоже спрыгнула на пол, вместе с Хомили вытащила его из темноты и потянула за собой на очаг; яркое пламя свечей осветило его кротовый костюм, сильно поношенный, слегка порванный, с коротковатыми штанинами. Босые ноги мальчика лоснились от грязи. Казалось, он подрос и раздался в плечах. Но волосы его были так же взлохмачены и торчали во все стороны, а заострённое лицо было таким же загорелым, как раньше. Они и не подумали спрашивать его, откуда он явился, им было достаточно того, что он здесь. Арриэтте казалось, что Спиллер всегда возникает из воздуха и так же быстро растворяется в нём.