Дни в Бирме

Флори сел, и плечо пронзила боль. Правый рукав рубашки был разорван на плече и покраснел от крови, и щека тоже сочилась кровью. Он ободрался о твердую землю. И шляпа потерялась. Тут же он с ужасом вспомнил об Элизабет и увидел, что она приближается к нему – их разделяло всего несколько шагов – и смотрит с презрением прямо на него.

«Боже мой, боже мой! – подумал он. – О боже ж мой, каким дураком я наверно выгляжу!»

Мысль об этом даже заглушила боль в плече. Флори прикрыл ладонью родимое пятно, хотя пострадала другая щека.

– Элизабет! Эгей, Элизабет! Доброе утро!

Он звал ее настойчиво и жалобно, показывая, что прекрасно сознает свое бедственное положение. Она не отвечала, но что было совсем невероятно, она прошла мимо, даже не замедлив шага, словно и не видела его.

– Элизабет! – позвал он снова, обескураженный. – Видели, как я упал? Седло соскользнуло. Этот дурак сипай не смог…

Теперь не могло быть сомнений, что она его слышала. На секунду она повернулась в его сторону и взглянула ему в лицо и сквозь него, словно его и не было вовсе. Ее взгляд устремился вдаль, за кладбище. Это был кошмар. Флори позвал ее с тревогой:

– Элизабет! Позвольте, Элизабет!

Она прошла, не сказав ни слова, не удостоив вниманием, не взглянув на него. Она шла прямо по дороге, цокая каблучками, удаляясь от него.

Наконец Флори окружили сипаи, и Верралл подскакал к нему. Кое-кто из сипаев салютовал Элизабет; но Верралл не взглянул в ее сторону, вероятно, не заметив. Флори с трудом встал на ноги. Он сильно ушибся, но ничего не сломал. Индийцы принесли ему шляпу и стек, но не извинились за свое разгильдяйство. Они смотрели на него с легким пренебрежением, как бы давая понять, что он получил по заслугам. Можно было предположить, что они специально ослабили подпругу.

– Седло соскользнуло, – сказал Флори слабым голосом, сознавая, каким дураком он выглядит.

– А какого черта вы не проверили прежде, чем садиться? – сказал Верралл отрывисто. – Вы должны бы знать, нельзя доверять этим паршивцам.

С этими словами он натянул поводья и ускакал, дав понять, что вопрос исчерпан. Сипаи последовали за ним, не попрощавшись с Флори. Дойдя до своих ворот, Флори оглянулся и увидел, что каштанового пони успели поймать и оседлать заново, и Верралл скакал на нем, собираясь сразить очередной колышек.

Это падение до того потрясло его, что он все никак не мог собраться с мыслями. Что могло стать причиной такого ее поведения? Она видела, как он лежит в крови, и прошла мимо, словно он был дохлой псиной. Как такое могло быть? Да было ли это? В голове не укладывалось. Может, она сердилась на него? Не мог ли он как-то обидеть ее? Все слуги выстроились вдоль забора. Они вышли посмотреть тент-пеггинг и все видели его позор. Ко Сла выбежал ему навстречу, с озабоченным видом.

– Бог поранился? Отнести мне бога в дом?

– Нет, – сказал бог. – Иди, принеси виски и чистую рубашку.

Когда они вошли в дом, Ко Сла усадил Флори на кровать и осторожно стащил с него разорванную рубашку, прилипшую от крови к телу. Ко Сла зацокал языком.

– Ах ма лэй?[82] Ссадины полны грязи. Не стоило вам играть в эти детские игры на чужих пони, такин. Не в вашем возрасте. Слишком опасно.

– Седло соскользнуло, – сказал Флори.

– Такие игры, – гнул свое Ко Сла, – хороши для молодого полисмена. Но вы уже не молоды, такин. В вашем возрасте падать больно. Вам нужно лучше беречь себя.

– Ты меня стариком считаешь? – сказал Флори сердито.

Плечо ужасно болело.

– Вам тридцать пять, такин, – сказал Ко Сла вежливо, но твердо.

Все это было так унизительно. Даже Ма Пу с Ма Йи, заключив перемирие, принесли чайник с каким-то жутким отваром, заверив, что он отлично лечит от ран. Когда они ушли, Флори сказал Ко Сле вылить это в окно и налить в чайник борную мазь. Позже, когда он отмокал в теплой ванной, а Ко Сла вымывал губкой грязь у него из ссадин, он беспомощно гадал – и по мере того, как мысли его прояснялись, им овладевало все большее отчаяние, – что же все-таки случилось между ним и Элизабет. Не подлежало сомнению, что он жестоко обидел ее. Но чем он мог ее обидеть, если они не виделись с прошлого вечера? Он совершенно не представлял, в чем дело.

Он несколько раз объяснил Ко Сле, что упал оттого, что соскользнуло седло. Но Ко Сла при всем своем сочувствии очевидно не верил ему. Флори решил, что теперь до конца его дней все будут считать его никудышным наездником. С другой стороны, две недели назад он стал героем в глазах Элизабет, обратив в бегство безобидного буйвола. Судьба по-своему беспристрастна.

17

Флори не видел Элизабет до вечера, когда пошел в клуб после ужина. Он не стал искать ее и требовать объяснения, что было бы вполне естественно. Он не мог видеть в зеркале своего лица без содрогания. С родимым пятном на одной щеке и ссадиной на другой он имел столь безобразный, отталкивающий вид, что не решался показаться на людях при свете дня. Входя в салон клуба, Флори прикрывал пятно ладонью под предлогом того, что его укусил москит. Расстроенные нервы требовали как-то сгладить этот момент. Однако Элизабет там не было.