Дни в Бирме

– Только на месяц-другой, слава богу. Пока не начнутся дожди. Что за паршивый у вас здесь майдан, а? Хоть бы скосили эту гадость, – добавил он, махнув по сухой траве шпорой. – Никакой надежды на поло или вроде того.

– Боюсь, поло вам здесь не видать, – сказал Флори. – Теннис – это лучшее, что мы можем предложить. Здесь нас всего восемь в общей сложности, и большинство проводит три четверти времени в джунглях.

– Господи! Ну и дыра!

После этого повисло молчание. Высокие бородатые сикхи стояли группой возле лошадей и недружелюбно поглядывали на Флори. Не вызывало сомнений, что Верраллу надоел разговор, и он хотел ехать. Никогда еще Флори не чувствовал себя настолько de trop[79], а точнее, настолько старым и неуклюжим. Он заметил, что пони Верралла – прекрасная арабка, с гордой шеей и изогнутым, точно птичий хохолок, хвостом; изящная молочно-белая штучка, стоимостью несколько тысяч рупий. Верралл уже натянул поводья, очевидно решив, что уже достаточно наговорился для одного утра.

– Прекрасный у вас пони, – сказал Флори.

– Ничего кобылка, получше этих бирманских кляч. Я тут собрался сыграть кон-другой в тент-пеггинг[80]. Гонять мячик поло по такой грязи и пытаться не стоит. Эй, Хира Сингх! – позвал он и поскакал прочь.

Сипай, державший гнедого пони, отдал поводья товарищу, отбежал ярдов на сорок и всадил в землю самшитовый колышек. Больше Верралл не удостаивал Флори вниманием. Подняв копье, он изготовился, как бы взяв на мушку колышек, а индийцы отвели лошадей подальше от дороги и стали внимательно смотреть. Едва заметным движением Верралл всадил колени в бока пони. Та припустила, точно пуля из ружья. Стройный, поджарый юнец с легкостью кентавра наклонился в седле, опустил копье и всадил его точно в колышек. Один из индийцев хрипло пробормотал: «Шабаш»! Верралл воздел копье в классической манере, а затем, пустив пони в галоп, развернулся и протянул пронзенный колышек сипаю.

Верралл сделал еще два захода и оба раза попал в цель. Он проделывал это с неподражаемым изяществом и чрезвычайной торжественностью. Все остальные – и англичанин, и индийцы – смотрели на него, не отрываясь, словно наблюдая религиозное действо. Флори не мог не замечать пренебрежения к себе – лицо Верралла словно специально было создано, чтобы смотреть свысока на непрошеных незнакомцев – и тем не менее, это ощущение своей униженности не давало ему уйти. Верралл каким-то образом пробудил в нем ужасное чувство неполноценности. Флори искал повода возобновить с ним беседу, когда вдруг заметил, что из ворот Лэкерстинов показалась Элизабет в голубом платье. Должно быть, она видела, как этот малый только что пронзил колышек. Сердце у Флори болезненно сжалось. Он поддался внезапному порыву – одному из тех порывов, которые обычно плохо заканчиваются, – и окликнул Верралла, проезжавшего рядом.

– А те две этому обучены? – спросил он, указывая стеком на других пони.

Верралл угрюмо оглянулся на него через плечо. Он рассчитывал, что Флори хватит ума понять, что он тут лишний.

– Чего?

– Обучены этому те две? – повторил Флори.

– Каштановый ничего так. Но может понести, если волю дать.

– Дайте-ка я тоже попробую кон, позволите?

– Ну, хорошо, – сказал Верралл хмуро. – Только рот ему удилами не порвите.

Сипай подвел к нему пони, и Флори стал делать вид, что рассматривает уздечку. На деле же он выгадывал время, пока Элизабет не приблизится до тридцати-сорока ярдов. Он решил, что пронзит колышек в точности, когда она окажется рядом с ним (это совсем не трудно на маленьких бирманских пони, при условии, что они скачут прямо), после чего вручит ей трофей на кончике копья. Вот как надо действовать. Ему не хотелось, чтобы у нее сложилось впечатление, что этот розовощекий молокосос единственный, кто может держаться в седле. Флори был в шортах, что не облегчало верховую езду, но он знал, что – как почти всякий – отлично смотрится верхом.

Элизабет приближалась. Флори оседлал пони, взял поданное индийцем копье и приветственно взмахнул им Элизабет. Однако она не удостоила его вниманием. Вероятно, скромничала в присутствии Верралла. Она отводила взгляд, глядя в сторону кладбища, и щеки у нее порозовели.

– Чало[81], – сказал Флори индийцу, и сжал коленями бока пони.

В следующий миг, не успев набрать скорость, Флори вылетел из седла и, треснувшись оземь, так что плечо едва не вышло из сустава, покатился кубарем. К счастью, копье отлетело в сторону. Он лежал на спине, глядя мутным взглядом на синее небо с парящими стервятниками. Затем его зрение сфокусировалось на склонившемся над ним тюрбане цвета хаки и темном лице сикха, заросшем бородой до самых глаз.

– Что случилось? – сказал он по-английски и, превозмогая боль, приподнялся на локте.

Сикх что-то грубо ответил и указал на пони. Флори увидел, что каштановый пони скачет по майдану с седлом под брюхом. Подпруга не была как следует затянута, и седло соскользнуло – вот и результат.