Дневник наркомана

     Я не  знаю,  как одна вещь когда-либо обращается в другую.  Мы живем  в вечности  проклятия.  Загадка, как нам вообще удавалось оторваться от огня и подойти к  столу или закурить два больших "Честерфильда". Каждое  действие - отдельно взятая агония,  воздымающаяся до климакса, который так никогда и не наступает. И нет возможности логического завершения или обретения покоя.

     Каждый нерв в отдельности
     Не спит, и бдит на кривой
     Асимптота которой "никогда!"
     В гиперболическом "навсегда!"

     Я не понимаю, что  означают некоторые  слова.  Но в  них  есть какое-то очарование.  Они  дают  представление о чем-то  безграничном.  Смерть  стала невозможной, потому что она определенна. Ничто в действительности  не  может произойти. Я нахожусь  в вечном  состоянии боли.  И все  в равной  степени - мука. Я предполагаю, что одно состояние перерастает в другое, дабы  помешать страданию  дойти до крайности. Будет  невероятным блаженством, если я  смогу испытать нечто  новое, хоть и  отвратительное.  Автор этой  поэмы не оставил камня на камне. Все, что приходит мне на ум, не более чем эхо его стонов.

     Плоть и дух заодно
     Предатели, обернулись черной душой
     Ищут место ударить
     По жертве, уже настроенной
     По одной безмерной тональности раны

     Ритм этой поэмы, если оставить в  стороне  слова, предполагает эту moto perpetuo  [вечную   -  лат.]  вибрацию.  И  по-прежнему   остается   нервная раздражительность,  словно  меня  намереваются изнурить  таким образом.  Это просто    невыносимо;   и    единственным   избавлением,    похоже,    будет трансформировать ее  в действие. Отрава  просачивается сквозь  тело в кровь. Меня подмывает сделать что-нибудь действительно ужасающее и безумное.

     Каждая капля реки
     Крови дрожит и пылает
     Отравой тайной и горькой -
     Подобно последнему содроганию
     Во плоти щербатых кинжалов.

     Когда Питер шел через комнату, я увидела его.

     С глазами, налитыми кровью и тупо-остекленелыми
     Вопящий Малаец бредет, спотыкаясь,
     Через свой пораженный ужасом поселок.

     Естественно и неизбежно, что он должен убить  меня.  Я желаю, чтобы ему хватило сил. Покончить со всем разом.

     В медицинских книгах  сказано, что  если  человек не умирает тотчас  от воздержания, страстное желание медленно  выветривается.  Я  думаю, что Питер уже намного сильнее. Но я  так молода, чтобы умирать! Он постоянно  жалуется на  паразитов у него  под  кожей. Он утверждает, что может вынести и это; но мысль  о  том, что тебя довели  до безумия  гипнотизеры - это больше, нежели любой человек способен вынести...

     Я чувствую, что завизжу, если продержусь так еще на мгновение; под этим воплем  я не подразумеваю обычный вопль... Я имею в виду, что должна вопить, вопить и вопить и никогда не останавливаться.

     Так воет ветер. Лето умерло внезапно  - без предупреждения, и мир вопит в агонии. Это лишь эхо  стенаний  по моей одинокой  потерянной  душе. Сейчас ангелы никогда уже ко мне не придут. Лишилась ли я своего положения? Я ни на что не обращаю внимания, кроме этой раздирающей  на части, колющей, грызущей боли, этого беспокойного,  неестественного  дрожания  тела, и этого злобного копания безумного хирурга в открытой ране моей души.

     Мне  так нестерпимо, нестерпимо  холодно. И еще я не  могу вынести вида этой комнаты.  Питер  лежит беспомощно на  диване. Он  неотступно  следит за мной.  Словно  боится, что его могут  застигнуть  врасплох. Это похоже на те времена,  когда у нас  был  порошок. Хотя  мы  знали, что  принимаем его,  и предлагали его друг другу открыто, всегда когда мы принимали его в одиночку, мы боялись, чтобы другой не узнал.

     Я думаю, у него  есть  что-то,  и он  хочет  спрятать это  подальше,  и пытается выпроводить меня из комнаты,  так  чтобы я не узнала, куда  он  это положит.

     Ну а мне наплевать. Мне неинтересны его частные дела. Я выйду и дам ему шанс.  Я  спрячу  эту  книгу в  магической комнате, если  у меня хватит  сил добраться туда. Старик  может быть в состоянии дать мне  какой-то эликсир. Я не возражаю, если  он убьет мое тело; если бы мой дух был свободен, я смогла бы выполнить мое предназначение...