Дневник наркомана

     Если бы Бэзил был здесь. Он может  знать. Он разработал  технику.  Все, что я могу -  это любить  и слепо трудиться. Помимо  прочего,  здесь  должны находиться ангелы, наблюдающие за ним из некоторого измерения,  которое я не пытаюсь понять. Почему бы им не опекать и его?

     Я всего лишь  глупая девочка-подросток, и  не  заслуживаю ничего иного, кроме как быть  выброшенной  в корзину для ненужных  бумаг.  Он  -  шикарный мужчина  со  славным боевым прошлым и безграничными перспективами. Не так-то просто увлечь его в преисподню; и они должны знать это.

     Я больше  не буду напрягать свою  глупую головку на этот  счет,  я буду любить и надеяться.

     26 Октября

     На  долгое  время  я  забыла о  своем дневнике. Я  была слишком  занята Питером.  Моя память пугающе плоха. Я похоже  не в состоянии сосредоточиться на определенных вещах.  Питер  окреп.  Сейчас  он в довольно неплохой форме, берет меня на прогулки,  и этим утром  учил стрелять  фазанов.  Это  страшно возбуждает. Я действительно  подстрелила  одного, в самый  же первый день. Я наняла одного человека, его жену и дочь, чтобы они приходили и готовили  для нас, так что на самом деле мы живем в  комфорте (в деревенском смысле  этого слова). Я не могла никого вызвать, пока Питер бредил.

     Официант из  таверны -  швейцарец.  Он  держал  свой  рот на замке; и я пришла к выводу, что у него нет желания встречаться с полицией.

     Я не могу вспомнить, когда Питеру стало лучше: душевно, я имею в  виду. Знаю, что я обязана была вести  этот дневник должным образом,  но как только ему стало лучше, он стал занимать все больше и больше моего времени, и потом мне приходилось сделать так много, чтобы все в доме было в порядке, когда он будет в состоянии подняться.

     Я  до  сих  пор не  помню,  как именно  все  произошло; но я  верю, что улучшение наступило, когда была  забыта поэма. Он начал говорить естественно о самых обыкновенных делах. Он  был  ужасно слаб и разбит, и это пугало его. Он выглядел как обычный выздоравливающий,  и признаки возвращения интереса к мирским вещам свидетельствовали об этом. Я перестала быть для него символом. Я была просто его нянькой.

     На какую-то часть времени, он вообще забыл, кто я такая.

     Он снова мысленно вернулся  в армейский госпиталь,  в те времена, когда они подрезали ему крылья.

     Наш  медовый  месяц  и  его  последствия  расплылись  в  памяти  Питера чернильным пятном. Я не могу сказать, как много он помнит. Иногда он говорит такие вещи, которые заставляют меня думать, что он помнит довольно много.

     И затем опять,  другие высказывания наводят  меня на мысль, что он даже не  помнит,  что я  его  жена. Этим утром,  например,  он заявил:  "Я должен отправиться в Лондон, разузнать насчет акта распоряжения имуществом, который я сделаю на тот случай, если когда-нибудь женюсь".

     Не прошло и получаса, как он сослался на происшествие из нашей жизни на Капри. Я стараюсь не  противоречить ему и не  тревожить его расспросами,  но очень трудно иногда понять, что делать. Я сама забыла так много всего.

     "Как  мы  вообще  туда  попали?"  И  затем,  "Где Алиса?"  Этот  вопрос продолжал неожиданно возникать все время, и я по-прежнему не могла вспомнить ни одну близкую ему или просто знакомую девушку с этим именем.

     Я забыла об  этом дневнике -  случайно  нашла  его и  немедленно начала читать, чтобы освежить свою память.

     Большую  часть моих  записей  невозможно  прочесть. Я гадала  и гадала, прежде чем расшифровала отдельные буквы. И затем, когда я складывала буквы в слова, они оказывались настолько бессмысленными! Я  не могла  поверить,  что все  это случилось со  мной. Что-то из  произошедшего возвращалось медленно; любопытно, но самые необязательные вещи всплывали первыми.

     Я была ошеломлена, когда узнала, что Мэйбел Блэк  умерла. Я написала ей письмо только вчера. Бедняжка!

     И  еще  то,  что касается  доктора  МакКолла.  Я  могу с  относительной уверенностью поклясться,  что  этого  никогда не  случалось. Хотя,  судя  по всему, это  правда; я нашла обрезки платья в пачках голубого "Честерфильда", изжеванные до кашицы...

     27 Октября

     Мы  снова стреляли;  но было холодно  и  сыро. Ни один из  нас  не  был особенно  увлечен  охотой,  и  мы  были  слишком   утомлены,  чтобы  активно двигаться.  Питер  ничего  не  говорил,  но  все это  время  я  чувствовала, насколько  ему  тошно. Мы  так опустошены! Этим днем  я обнаружила  ту самую статью Зивекинга. Он говорит о том, что ощущаешь, когда идешь по земле после полета.

     "Человек испытывает безгранично неприятное ощущение от того, что  снова сброшен на землю - и спотыкается даже о самые ничтожные травинки!"

     Мы  жили  так  долго  в  потрясающем  темпе, что иная жизнь  стала  нам нестерпима.