Дневник наркомана

     Когда  он закончил декламировать, силы неожиданно покинули  его,  и  он потерял сознание. Грохот каминного прибора был самым ужасным  шумом, который я когда-либо слышала...

     Когда  я смогу собраться с силами, чтобы вести записи в своем дневнике, боль  оставит  меня. Я  понимаю, что  здесь  находятся  двое людей. Я  сама, Женщина,  Освещенная  Солнцем,  пишущая о моих  переживаниях.  Другая  -  Лу Пендрагон, животное, умирающее в агонии от жажды.

     Я произнесла последнее  слово громко, и Питер уловил его.  Он пополз ко мне от каминной решетки, хрипя:

     И не та мягкая жажда
     Что зовет рабочего к вину;
     Не телесная жажда
     (Будь неладно ее неистовство)
     Когда рот полон песка,
     А глаза слиплись, и уши
     Морочат душу, пока ей
     Не послышится,
     Вода, вода рядом,
     Когда человек ногти вонзает
     Себе в грудь, и пьет свою кровь
     Которая уже сгустилась
     и свернулась.

     Он впал в детство. Он думал,  что я была его матерью, и подполз ко мне, чтобы его понянчили.

     Но когда Питер  приблизился  ко  мне вплотную,  он узнал  меня, и снова пополз обратно в страшной  спешке, как раненое животное, пытающееся  убежать от охотника.

     Большую часть  времени, когда  у  нас  была  энергия  вообще  о  чем-то говорить, мы обсуждали  как достать  еще К. и Г. К. закончился давным-давно. Без Г. вообще нет ничего хорошего. Мы могли отправиться в Германию и достать его; или даже в Лондон, но что-то удерживало нас от поездки.

     Я, конечно, знаю в чем тут дело. Для меня необходимо подвергнуться этим мучениям, чтобы я смогла полностью очиститься от плоти.

     Однако Питер  вообще ничего не понимал. Он с  горечью обвинял меня.  Мы проходили всю ситуацию заново, снова и снова. Каждый инцидент, с тех пор как мы встретились, рассматривался по очереди как причина нашего несчастья.

     Иногда  брутальная похоть  оживала  в  его сознании. Он думал,  что я - вампир, посланный из  Ада, чтобы  уничтожить  его, и злорадствовал по поводу этой идеи. Я не могла дать ему понять, что я -  женщина, освещенная солнцем. Когда ему  приходили на ум эти идеи, они пробуждали сходные мысли во мне. Но они оставались только мыслями.

     Я  боюсь его. Он может застрелить  меня в припадке  безумия.  Он достал пистолет для стрельбы по мишеням, очень старый, с длинными тонкими пулями, и таскает его все время с собой. Сейчас он  уже  не упоминает больше о немцах. Он болтает  о банде  гипнотизеров, овладевших им, и внушивших злые мысли его сознанию. Он сказал, что если сможет  застрелить одного из  них, то разрушит проклятие. Он приказал мне не смотреть на него, как раньше; но я должна быть настороже, чтобы он не напал на меня.

     Затем он смешал мой гипнотический взгляд с идеями страсти. Он продолжал повторять:

     Взирает пристально и прямо,
     Нет нужды ласкать и манить
     Ее раба страхом поцелуя,
     Ее ужас переходит в него
     Зная, что чрево - гадючья матка,
     В крапинках и черную полоску
     По ржаво янтарным чешуям,
     Там его могила -
     Вытягивающая жилы скрипучая дыба
     На которой он орет - как он орет!

     Он испытывал  острый  восторг от интенсивности своего страдания. Он был дико  горд  тем,  что по его мнению был  избран,  чтобы подвергнуться  более зверским мучениям, нежели те, которые когда-либо можно было представить себе прежде.

     Он рассматривал  меня как важнейшее орудие этой пытки,  и любил меня по этой  причине с извращенным дьявольским вожделением. Вся  эта ситуация  была заблуждением  с  его  стороны,  или  же  это  необходимое  последствие   его превращения в Дракона.

     Вполне  естественно, что в такого  рода деле  всегда  будут происходить странные инциденты,  коих  никогда не случалось раньше. Изумительно и ужасно быть уникальным. Но, конечно, он на самом деле не столь уникален, как я...

     Мы  развели большой костер в  бильярдной комнате.  С тех пор спали там, если и спали  вообще. Мы вызвали официанта из гостиницы, чтобы  он снес вниз стеганые одеяла  и подушки из  спальни,  и  попросили  его  оставлять еду на столе.

     Но от  огня толку мало. Холод пришел  изнутри нас.  Мы  сидели напротив пламени, грея наши руки и лица; безрезультатно. Мы дрожали.

     Мы пытались петь  как  солдаты вокруг лагерного костра, но единственные вырывавшиеся  слова были соответствующими.  Эта  поэма  овладела  нами.  Она заполнила наши души не оставив места ничему, кроме жажды.

     Каждая кость в отдельности
     Холодна, воплощение стона,
     Что разлит из ледяного семени
     Неумолимого червя Геенны.

     Мы повторяли эти слова снова и снова...