Дневник наркомана

     Я  в превосходном настроении. Как  это возвышенно не зависеть больше от земных вещей! Появилась Келетиел и сказала мне пойти и пророчить Питеру, так что мне придется спрятать подальше свой дневник. Я должна все время думать о новом месте, иначе Питер найдет, где я его храню, или  дед, рыскающий вокруг в  своем астральном теле, заберет его прочь. Я была  очень  осторожна, когда писала; но он мог обнаружить какие-нибудь тайны и разрушить все.

     Есть  еще  одна  неприятность. Я  могу  ясно  помнить только о духовных вещах. Материальный мир угасает. Будет настоящим бедствием,  если  я забуду, где его прячу.

     Бэзил никогда не простит меня.

     Я спрячу его в дымовую трубу, и тогда всегда смогу посмотреть, куда его положила...

     Что самое  ужасное, так это как медленно тянется  время! С Г. или К., с ними обоими никогда не бывает ни одного скучного момента; без них часы, даже минуты - тяжкая обуза.  Трудно читать или  писать. Мои глаза не могут  четко сфокусироваться.  Они  открыты  для спиритуального мира, и не  могут  видеть что-то вне его. И еще тяжело контролировать руки. Я не могу четко выписывать буквы.

     Ожидание несносно. Ждать, когда что-нибудь произойдет! Я не могу думать ни о  чем, кроме Г. Все в моем теле неправильно. Болит нестерпимо. Даже одна единственная доза может все поправить.

     Это  заставляет меня забыть,  кем я  являюсь,  и  ту прекрасную работу, которая должна быть сделана. Я стала довольно  слепа к спиритуальному  миру. Келетиел так  никогда больше  и  не появлялась. Я должна ждать, ждать, ждать Святого Духа; но это такое далекое, далекое воспоминание.

     Были времена, когда я почти  сомневалась в этом, и по-прежнему моя вера - то единственное, что мешает мне сойти с ума. Я не могу выдержать без Г.

     Одинаковость страданий  сблизила нас  с  Питером.  Мы  лежали  рядом  и смотрели  друг на друга; но мы  не могли касаться друг друга - кожа  слишком болезненна. Мы оба нетерпеливы, настолько, что невозможно даже  описать. Нас раздражает вид друг друга в таком состоянии,  но мы не можем ничего сделать; постоянно  поднимаемся  с намерением  сделать что-нибудь,  но  снова  тут же садимся. Потом мы уже не можем сидеть, и нам приходится лечь. Но и  лежа  мы не  отдыхаем;  лежание  раздражает  нас  еще   больше,  так  что   мы  снова поднимаемся, и так  далее,  до  бесконечности. Невозможно  курить  сигарету; через две  или три  затяжки  она выпадет  из пальцев. Единственная отдушина, которая  у  меня  есть  -  это  дневник.  Он  помогает  мне писать  о  своих страданиях, и, кроме того, это  важно для спиритуальной жизни. Бэзил  должен получить эти записи и прочитать.

     Впрочем,  я  не могу припомнить  дат. Я даже не знаю, какой сейчас год. Листья  в  парке говорят мне, что  сейчас осень, и  ночи становятся длиннее. Ночь лучше, чем день; меньше раздражает.  Мы не  спали, конечно, мы  впали в апатию и безразличие. Бэзил  говорил мне однажды  об этом.  Он называл такое состояние темной  ночью души. Человек  должен  пройти сквозь  нее  на пути к Великому Свету.

     Дневной свет - пытка. Любое ощущение  - орудие  самой дьявольской боли. Нет плоти на наших костях.

     О,  это  вечное  алкание   Г.!  Наши  умы  полностью  пусты  для  всего остального.  Ворвавшись  в  пустоту,  пришли, кувыркаясь, слова этой мерзкой поэмы:

     Истерзанный и горящий змей
     Стреляет в нее отравой,
     Как будто это может утолить
     Боль на десятую долю минуты.

     Это как купорос, который выливают на лицо человеку. У нас не было своих собственных  мыслей.  Мы  не  могли  думать. Потребность  заполняется  этими словами...

     Воздействие света само по себе телесная боль.

     Когда солнце - живой дьявол
     Изрыгающий блевотину зла,
     А ночь и луна лишь потешаются
     Над несчастным на голой скале,
     И высоко изогнутый купол небес
     Как его небо, пересох и безводен,
     И пещеры его высохшего сердца
     Забиты песком солончаков!

     Мы  живем водой. На мгновение она, казалось, утоляла жажду, по  крайней мере частично.  Нервозное состояние Питера очень тревожное. Я уверена, что у него галлюцинации.

     Он поднялся и, шатаясь, добрел до  каминной доски, и облокотился на нее вытянутыми руками. Он кричал хриплым, осипшим голосом:

     Жажда!
     Не та, что в глотке
     Пусть свирепей и злей
     Средь физических мук -
     Только она пробила сердце
     Христа
     Исторгнув единственный дикий крик
     "Пить!" за всю Его агонию,
     Пока солдаты играли в кости и пьянствовали.

     Питер считал себя Иисусом, распятым на Кресте, вместо  Дракона, которым он являлся в действительности. Из-за него я сильно нервничала.