Читаем Диалоги об искусстве. Пятое измерение полностью

Предреволюционная ситуация, которая сложилась во Франции в конце XVIII века, привела многих художников, и прежде всего главного художника Великой французской революции Жака Луи Давида, к темам античной мифологии. В Пушкинском музее хранится его замечательная картина «Андромаха, оплакивающая Гектора». Она написана еще до революционных событий 1789 года. Здесь изображена Андромаха, супруга Гектора, героя Троянской войны, оплакивающая погибшего мужа, убитого в бою Ахиллом. Тело Гектора распростерто на ложе, как на саркофаге, Андромаха в риторически-декламационной позе взывает к справедливости и вместе с тем гордится подвигом своего супруга-героя. Идеи самопожертвования, служения родине – эти идеи станут очень популярны в годы революции.

Давид – мастер, который полностью вышел из Академии, он виртуозно владел академическим мастерством, то есть сводом обязательных для художника правил, принятых в XVIII веке. Но именно в канун революции, видимо, почувствовав художническим провидением новое время, ему удалось создать картину, которую справедливо можно считать открывающей XIX век в целом. Это картина «Смерть Марата». Она написана в 1793 году, в год смерти Марата, и хранится сегодня в собрании Королевского музея изящных искусств в Брюсселе. Один из активнейших деятелей революции, якобинец Жан Поль Марат выпускал газету «Друг народа», и его называли другом народа, хотя он был одним из самых жестоких и фанатичных лидеров революции. Он погиб от руки дворянки Шарлотты Корде. Она сумела проникнуть к нему в тот момент, когда больной кожной болезнью Марат принимал ванну. Записка, которую ему послала Шарлотта Корде, видна на этой картине в руке умирающего Марата: «Шарлотта Корде гражданину Марату: достаточно того, что я очень несчастна, чтобы рассчитывать на ваше расположение». Марат принимает ее, и она его убивает. Это полотно замечательно по лаконизму и удивительно экспрессивной силе выражения. Оно равноценно надгробному памятнику павшему герою. Известен рассказ Давида о том, что буквально накануне убийства он был у Марата и тот также принимал ванну, поскольку должен был делать это регулярно. Очевидно, в память художника врезался этот образ. Удивительно, как этот в общем бытовой мотив – человек в ванне – Давид сумел превратить в высокий и исполненный благородства героический образ. Каждая деталь превращена в атрибуты героя: и перо в его руке, и даже платок, которым обмотана его голова, рана чуть пониже ключицы напоминает рану Иисуса на кресте, простыни, как погребальные пелены, закрывают его. Все формы в картине: и ванны, и деревянного обрубка, на котором стоит чернильница, – необыкновенно лаконичны, они преобразуют эту бытовую обстановку в совершенно другой мир. Марат еще не мертв, но умирает, умирает на наших глазах. Интересно, как академическая школа в данном случае помогла Давиду, – этот образ не подражает ни одному античному герою, но он воспринимается как античный герой, как высокий дух и высокое проявление чувства, которое характерно для образов античной скульптуры. То, что мы имеем в виду под жанровой живописью, здесь даже не приходит в голову, даже не подразумевается, – это памятник герою в живописи. Это героическое начало ощущается сразу, зрителю даже не надо объяснять, кто такой Марат и что произошло. Давид, конечно, опирается на академическое, уже отжившее себя искусство, но сохраняющее, во-первых, качество живописи, а во-вторых, некоторые его формальные особенности, которые позволил создать именно такого рода образ.

Когда политическая ситуация во Франции поменялась, Давиду пришлось картину спасать от уничтожения, и он покрыл ее белыми свинцовыми белилами. Спустя время исторические обстоятельства вновь изменились, но французское правительство все равно не захотело ее купить, и картину продали в Бельгию. Однако она была очень популярна, и существует несколько авторских ее повторений.

Для того чтобы понять всю новизну этого полотна и то, через что в самом себе должен быть переступить Давид, надо вспомнить другую знаменитую картину этого художника «Клятва Горациев» (Лувр, Париж). Она создана раньше и полностью в академической манере. Действие происходит в VII веке до нашей эры: три брата-близнеца защищают свой народ, их противники – тоже три брата-близнеца. Лица их не очень различимы в темноте, но мы видим, как три героя протягивают руки и клянутся перед началом боя. Это пример академической картины и композиции. В правой части – группа женщин и детей, которые с волнением ожидают конца поединка. Это очень интересная картина, исполненная не просто подлинного героизма, но и показывающая необыкновенное человеческое достоинство людей, которые вступают в эту битву. И через какое-то время Давид создает образ Марата. Марат – это не древний грек или римлянин, это современный герой, погибающий во время революционных событий, и это самое важное для XIX века. Это гибель богов.

<p>XIX век</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии ARTS+

Диалоги об искусстве. Пятое измерение
Диалоги об искусстве. Пятое измерение

Ирина Александровна Антонова – единственный музейный деятель, чье имя широко известно не только в профессиональном кругу. Легендарный директор ГМИИ им. Пушкина, человек, влюбленный в великое искусство прошлого и открывший для нас современных художников, она умела не только показывать искусство в стенах своего музея, но и рассказывать об нем, заражая своим восторгом, своей любовью. С 60-х годов Ирина Александровна читала лекции об искусстве, а последние двадцать лет жизни вела авторскую передачу «Пятое измерение», которая стала антологией рассказов о художниках, картинах, музеях, коллекционерах.Эта книга посвящена очень важному повороту в изучении истории искусства – «вечным темам искусства» и состоит из четырех больших разделов: «Любовь», «Герой», «Человек и Природа», «Натюрморт». Каждый раздел сопровождается цветными фотографиями произведений из коллекции Пушкинского музея.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Ирина Александровна Антонова , Мария Л. Николаева

Культурология / Прочее / Культура и искусство

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология