Девушка с жемчужной сережкой

На следующее утро мне было тяжело смотреть на картину. Хозяин уже выписал глаза и высокий лоб жены Ван Рейвена, а также складки на рукаве. Я смотрела на сочный желтый цвет с особым удовольствием и одновременно с чувством вины, которое во мне породили слова матушки. Я попробовала представить себе, что законченная картина окажется на стене палатки Питера-старшего, что эту простую картину, изображающую женщину, которая пишет письмо, можно будет купить за десять гульденов.

Нет, такое не укладывалось у меня в голове.

В тот день хозяин был благодушен – иначе я не обратилась бы к нему за разъяснениями. Я научилась угадывать его настроение – не из его немногочисленных слов и не по выражению его лица (это лицо не так уж много выражало), а по его манере ходить по мастерской и чердаку. Когда у него было легко на душе и работа шла хорошо, он шагал быстро и решительно, не делая ни одного лишнего движения. Казалось, что он вот-вот замурлычет или начнет насвистывать мотив – только у него не было склонности к музыке. Если же дело не ладилось, он время от времени останавливался, глядел в окно, переступал с ноги на ногу, вдруг шел к лестнице и, поднявшись до половины, возвращался назад.

– Сударь, – начала я, когда он поднялся на чердак, чтобы смешать натертые мной белила с льняным маслом.

В это время он писал меховую оторочку на рукаве. В этот день жена Ван Рейвена не пришла, но, оказывается, он мог писать отдельные части картины и без нее.

– Что, Грета? – спросил он.

Только он и Мартхе всегда звали меня по имени.

– Эти картины, что вы пишете, – они католические?

Бутылка с льняным маслом застыла над раковиной, в которой был белый свинец.

– Католические? – переспросил он. Опустив руку, он постучал бутылкой по столу. – В каком смысле?

Я задала вопрос не подумав и теперь не знала, что сказать. Тогда я попробовала спросить иначе:

– Почему в католических церквах висят картины?

– А ты когда-нибудь была в католической церкви, Грета?

– Нет, сударь.

– Значит, ты не видела, какие там висят картины, какие там стоят статуи, не видела витражей?

– Нет.

– Ты видела картины только в домах, лавках или харчевнях?

– Еще на рынке.

– Верно, на рынке. Ты любишь смотреть на картины?

– Люблю, сударь.

Кажется, он не собирается отвечать на мой вопрос, а просто сам будет задавать вопросы.

– И что ты видишь, когда смотришь на картину?

– То, что художник на ней нарисовал.

Он кивнул, но я почувствовала, что он ожидал другого ответа.

– В таком случае что ты видишь на картине, которую я пишу сейчас?

– Во всяком случае, я не вижу Деву Марию, – выпалила я, скорее вопреки тому, что говорила матушка, чем отвечая на его вопрос.

Он посмотрел на меня с изумлением:

– А ты ожидала увидеть Деву Марию?

– О нет, сударь, – совсем смутившись, ответила я.

– Ты считаешь мою картину католической?

– Я не знаю. Матушка говорит…

– Но ведь твоя мать не видела картину?

– Нет.

– В таком случае она не может сказать тебе, что ты на ней видишь, а чего нет.

– Нет.

Он был прав, но мне не понравилось пренебрежение, с которым он отвергал матушкины слова.

– Картина не может быть католической или протестантской, – сказал он. – Но католики и протестанты, которые на нее смотрят, видят разные вещи. Картина в церкви подобна свече в темной комнате – она существует для того, чтобы лучше видеть. Это как бы мост между нами и Богом. Но это не протестантская и не католическая свеча – это просто свеча.

– Нам не нужны картины, чтобы видеть Бога, – возразила я. – У нас есть Его Слово, и этого достаточно.

Он улыбнулся:

– А знаешь, Грета, я ведь рос в протестантской семье и принял католичество, когда женился. Так что не надо читать мне проповедей. Я все это уже слышал.

Я воззрилась на него. Вот уж никогда не слышала, чтобы кто-нибудь отказался от протестантской веры и принял другую. Я даже не знала, что такое возможно. А он, оказывается, это сделал.

Он как будто ждал, что я скажу.

– Хотя я никогда не была в католической церкви, – медленно проговорила я, – мне кажется, что, если бы я там увидела картину, она была бы похожа на вашу. Хотя на ней не изображены сцены из Библии, или Божья Матерь с младенцем, или Распятие.

При воспоминании о картине, которая висела в ногах моей постели в подвальной комнатке, у меня по коже пробежали мурашки.

Он опять взял бутылку и осторожно накапал из нее в раковину. Потом начал осторожно перемешивать краску и масло ножом, пока масса не стала похожа на сливочное масло, которое оставили в теплой кухне. Я завороженно следила за движением серебряного ножа в мягкой белой краске.

– Католики и протестанты по-разному относятся к картинам, – объяснял он, продолжая размешивать краску, – но эта разница не так велика, как ты думаешь. Для католиков картины могут иметь религиозное значение, но не забывай, что протестанты видят Бога во всем и везде. Рисуя каждодневные предметы – столы и стулья, миски и кувшины, солдат и девушек, – разве они тоже не прославляют Творца?

Как жаль, что матушка не слышала этих слов. Тогда бы она поняла.

* * *