Девушка с жемчужной сережкой

Она посмотрела. У нее были большие темные, почти черные глаза. Хозяин положил на стол скатерть, потом снял ее и заменил на синюю ткань. Он выложил жемчуга по прямой линии, потом скомкал их в кучку, потом опять выложил по прямой. Попросил ее встать, потом сесть, потом откинуться на стуле, потом наклониться вперед.

Я думала, что он забыл про меня, но тут он сказал:

– Грета, принеси пуховку Катарины.

Он велел ей поднести пуховку к лицу, потом положить на стол, не выпуская из руки, потом отодвинуть в сторону. Потом отдал пуховку мне и сказал:

– Отнеси ее назад.

Когда я вернулась, в руке жены Ван Рейвена было перо и перед ней лежал лист бумаги. Она сидела на стуле, слегка наклонившись вперед, и писала. Чернильница стояла справа от нее. Хозяин открыл верхние ставни, а нижние закрыл. В мастерской стало темнее. Но свет из окна падал на высокий лоб женщины, на лежавшую на столе левую руку, на рукав желтой накидки.

– Немного подвиньте левую руку вперед, – сказал он. – Вот так.

Она продолжала писать.

– Посмотрите на меня, – сказал он.

Она подняла на него глаза.

Он принес из кладовки карту и повесил ее на стене за спиной модели. Потом снял. Попробовал повесить небольшой пейзаж, потом морской вид с кораблем, потом все убрал.

И ушел вниз.

Пока его не было, я внимательно разглядывала жену Ван Рейвена. Наверное, это было невежливо, но мне хотелось узнать, что она будет делать, сидя одна. Но она не шевелилась. Даже как будто окончательно утвердилась в принятой позе. К тому времени, когда он вернулся с натюрмортом, где были изображены музыкальные инструменты, у нее был такой вид, словно она всю жизнь сидела за этим столом и писала письмо. Я слышала, что до картины с ожерельем он написал ее портрет с лютней. Она, видимо, уже знала, что требуется, когда позируешь художнику. А может быть, ей просто было свойственно так себя вести.

Он повесил натюрморт позади нее. Сел на стул и опять стал ее разглядывать. Они смотрели друг на друга, и мне стало казаться, что они забыли о моем присутствии. Я хотела пойти наверх и опять заняться красками, но не посмела нарушить сосредоточенность художника.

– Когда придете в следующий раз, вплетите в волосы белые ленточки, а не розовые, а сзади стяните волосы желтой лентой.

Она едва заметно кивнула.

– Можете расслабиться.

Хозяин ее отпустил, и я пошла наверх.

На следующий день он приставил к столу еще один стул. На следующий принес шкатулку Катарины и поставил ее на стол. Ее ящички были инкрустированы маленькими жемчужинами.

Пришел Ван Левенгук со своей камерой-обскурой. Я в это время работала в чердачной комнате.

– Придется тебе обзавестись собственной камерой, – услышала я его густой бас. – Хотя, с другой стороны, так я получаю возможность наблюдать, как ты пишешь. А где натурщица?

– Она не смогла прийти.

– Как же нам быть?

– Справимся. Грета! – позвал он меня.

Я спустилась по лестнице. Левенгук встретил меня изумленным взглядом. У него были ясные карие глаза с тяжелыми веками, отчего казалось, что он полудремлет. Но на самом деле он совсем не дремал – наоборот, был в недоумении и некотором беспокойстве. Об этом говорили поджатые уголки губ. Но все же он смотрел на меня по-доброму и даже, опомнившись, поклонился.

За всю жизнь мне ни разу не поклонился богатый господин, и я невольно улыбнулась в ответ.

Левенгук рассмеялся:

– Ты что там делала, милая?

– Растирала краски, сударь.

– Завел помощницу? – сказал он, обращаясь к хозяину. – Какие еще сюрпризы ты мне приготовил? Собираешься учить ее живописи?

Хозяину эти шуточки явно не понравились.

– Грета, – сказал он, – сядь за стол в ту же позу, в которой вчера сидела жена Ван Рейвена.

Я испуганно подошла к стулу и села, наклонившись вперед, как сидела она.

– Возьми в руку перо.

Я взяла перо, и ему передалась дрожь моих пальцев. Потом положила руки так, как они лежали у жены Ван Рейвена. Только бы хозяин не попросил меня что-нибудь написать, как попросил ее. Отец научил меня расписываться, а больше я ничего не умела. Но по крайней мере я знала, как надо держать перо. Я посмотрела на листки бумаги, лежавшие на столе: интересно, что госпожа Ван Рейвен на них написала? Я умела немного читать знакомые тексты, например молитвы в моем молитвеннике, но не скоропись образованной женщины.

– Посмотри на меня.

Я поглядела на него, стараясь подражать жене Ван Рейвена.

– На ней будет желтая накидка, – сказал он Ван Левенгуку, и тот кивнул.

Хозяин встал со стула, и они начали налаживать камеру-обскуру, чтобы глазок был направлен в мою сторону. Потом по очереди поглядели в нее. Когда они накрывали голову черным халатом и смотрели на меня, мне было легче сидеть, ни о чем не думая. Я знала, что художнику нужно именно это.

Он несколько раз попросил Ван Левенгука подвинуть натюрморт на задней стене. Потом попросил открыть и закрыть ставни, все это время глядя в камеру. Наконец хозяин остался доволен. Встав и бросив халат на спинку стула, он подошел к столу, взял листок бумаги и протянул его Ван Левенгуку. Они начали обсуждать что-то, касающееся гильдии, и проговорили долгое время.