Парочка остановились на безлюдной площади, которую венчала старинная триумфальная арка. Гринвич остался позади. Там играли плохой джаз. То и дело в тусклом свете уличных фонарей появлялись мечтательные юноши с искусственными локонами, нетвердой походкой устремлявшиеся в неизвестном направлении. Иногда по узким неровным улочкам проезжал темный лимузин, из окон которого выглядывали любопытствующие лица. Издалека донесся звон разбитого стекла, и высокий женский голос закричал: «Джо, еще один дринк!»
– Галата,[24] – сказал Джон Ролланд. – Настоящая Галата. Или Татавла.[25] Мне не разрешалось туда ходить, но, скорее всего, это было что-то похожее. Тебе это лучше знать, Перикл.
Сэм Дут презрительно опустил уголки рта.
– Я никогда не посещал злачных мест вашей столицы и резиденции, – с достоинством ответил он. – И вообще, я родился на Фанаре, резиденции патриархов. Еще при Михаиле Порфирогенетосе Хептоманидес был патрицием.
– Ты врешь, – укоризненно покачал головой Джон Ролланд. – Ты родом из бандитского квартала Татавла, иначе ты не стал бы отбирать у меня десять процентов дохода.
– Что есть деньги, – отозвался сквозь кашель Дут, – главное – душевное спокойствие. Кстати, с других я беру пятнадцать процентов.
Он вытащил из заднего кармана брюк плоскую металлическую флягу и протянул ее Ролланду. Джон пил, откинув голову назад и изумленно глядя на бесконечные этажи небоскребов. Гигантские каменные массивы обступили площадь, лишая ветхую триумфальную арку положенного ей величия. Она была построена еще в те времена, когда набожные пуритане занимали кладбище на Уолл-стрит, а улицы назывались именами, а не цифрами.
– Голландцы очень легкомысленный и расточительный народ, – сказал Джон Ролланд, возвращая бутылку другу. – Они заплатили индейцам двадцать пять долларов за Манхэттен. Это же огромные деньги.
Сэм Дут посмотрел на могучую бездну домов.
– Надо бы потребовать деньги обратно, – решил он. – Или привлечь индейцев к суду за умышленное заключение нечестной сделки. – Он замолчал и опустил голову на плечо друга. – Дело не станут рассматривать за давностью срока, – вздохнул он, сам уже не зная, откуда он родом – из бандитского квартала Татавла или со священной горы Фанара.
Светало. Темные гиганты поблескивали в розоватом серебре.
– Хиун-ху, – сказал вдруг Ролланд со стеклянным взором. – Хиун-ху, – повторил он. – В Европе их называли «гунны». Был такой народ, и одно из его племен китайцы называли «тю-ке» – «тюрки». – Он замолчал. По площади с шумом проехал первый бесформенный зеленый автобус. – Тю-ке, – продолжил он, – было мощное племя, они воевали против китайцев, которыми правил мудрый Ши Хуанди. Чтобы защитить свой народ от варваров, он построил Великую Китайскую стену. Но и это не помогло, варвары приставили лестницы, перелезли через стену и переняли у них индокитайскую звуковую гамму. – Джон Ролланд поправил галстук и почувствовал себя готовым к новым приключениям. Над площадью Вашингтона разлились первые лучи бледного солнца. – Эти дикие звуки, – продолжил он, – дикий народ принес к берегам Средиземного моря. Только через годы возник священный дом Османов и дворец Йылдыз на Босфоре.
Сэм Дут посмотрел на своего друга с гордым видом собственника и открывателя.
– Ты настоящий лирик, Джон! – восхищенно воскликнул он. – Можно было бы как-нибудь использовать индокитайскую гамму в фильме на дальневосточный сюжет. Например: «На строительстве Китайской стены». Роскошный костюмированный фильм. Подумай об этом.
– Я подумаю, – снисходительно промолвил Ролланд. – Над песочными холмами восходит солнце, народ Китая строит Великую стену, а у меня раскалывается голова. Я сижу в трусах за пишущей машинкой, а по вечерам пью виски, чтобы воскресить интерес к жизни.
Он поднялся. Сэм Дут поддержал его и посмотрел на узкое, бледное лицо Ролланда. Такими были все они – последние Османы, нелюдимые и властные. Одинокие, мягкие и жестокие одновременно, с нежными руками и необычными фантазиями, которые можно было превратить в доллары при помощи дельного продюсера.
Теперь Сэм Дут точно знал, почему распалась империя, а фильмы Ролланда так хорошо продаются. Фантазеры и мечтатели сидели на троне Османов и правили тремя континентами.
– Пойдем, – сказал Ролланд и положил руку на плечо друга. – Знаешь, я был пленником во дворце на Босфоре, а теперь я заперт в каменном склепе этого города.
– Чего тебе не хватает? – вздохнул Сэм. – У тебя же есть деньги. Может, тебе съездить куда-нибудь, мир посмотреть. Ты же ничего не видел, кроме Босфора и отеля «Барбизон-Плаза». Я поеду с тобой и буду все организовывать, сам ты не справишься.
Они пошли через площадь. На террасе кафе «Пятая авеню» стояли заспанные официанты. Посетителей еще не было, и зеленые столы напоминали покрытые росой газоны. Они поднялись на террасу и устало плюхнулись в кресла.