Девушка из Золотого Рога

Азиадэ не услышала в его тоне недовольства и поэтому не придала словам мужа значения. Она смотрела на зеленую аллею парка, за которой сверкал в лучах утреннего солнца Дунай, и думала о Сулейман-паше, некогда с двумя сотнями людей защищавшем этот город от отрядов Черного Георга, сражавшемся до последнего и павшем у стен крепости. Но это было очень давно, задолго до того, как Азиадэ появилась на свет, а Хасе всего этого не понять.

– Это ворота Востока, – сказала она, указывая на человека в феске и в очках, который шел, помахивая тросточкой, по улице. – Я просто объезжаю провинции, которые когда-то завоевали, а потом потеряли мои предки.

– Восток, – пренебрежительно сказал Хаса. – Кругом антисанитария и средневековые нравы. Никакого прогресса. Лет через сто Восток будет всего лишь географическим понятием.

– Угу, – промычала Азиадэ, поигрывая ножиком, – а я все равно люблю его.

«И это тоже свойственно Востоку», – подумал Хаса.

Позже они гуляли по городу, и Хаса с удовольствием наблюдал, как радуется и улыбается его жена. Она увлекала его за собой в самые темные улочки, заходила в подвальные ресторанчики и везде говорила по-турецки в полной уверенности, что люди помнят этот язык еще со времен Сулейман-паши. На широкой улице, прилегающей к Национальному банку, она вдруг остановилась с открытым ртом и растерянно уставилась на небольшое квадратное здание с куполом и маленькой башенкой.

– Мечеть, – восторженно сказала она.

Во дворе мечети у маленького фонтана какой-то старик задумчиво мыл ноги. Азиадэ заговорила с ним по-турецки, мужчина что-то с пренебрежением ответил ей. Азиадэ замолчала и отвернулась.

– Что он сказал? – спросил Хаса.

– Он сказал, что турки забыли Аллаха и женщины ходят без чадры. Пойдем отсюда.

Она отвернулась и быстро пошла к выходу. Хаса последовал за ней. В кафе «Русски цар» Азиадэ с расстроенным видом пила кофе, а Хаса сидел рядом и восхищался ее нежным девичьим профилем.

– Достаточно посмотрели, – сказала она строго, – давай утром уедем в Сараево.

Хаса поигрывал ее маленькими розовыми пальчиками и смотрел в ее улыбающиеся, подернутые поволокой глаза, на слегка укороченную верхнюю губу, и ему было абсолютно все равно, где всем этим любоваться – здесь или в Сараеве. Азиадэ была для него сказочным существом, желания и поступки которой не поддавались логическому объяснению. Он уже отказался от мысли найти выход из лабиринтов ее мыслей или понять причины внезапно накатывающих на нее приступов веселья или печали.

– Хорошо, – сказал он, – поедем в Сараево!

Вернувшись в гостиницу, Азиадэ стала собираться со сноровкой кочевницы, готовящейся к переселению в другой лагерь.

– Имей в виду, – сказала она, – теперь мы едем в чисто мусульманский город, где меня будут уважать, а тебя, возможно, презирать. Ведь я веду праведный образ жизни, а ты отступник, что еще хуже, чем неверный. Но не бойся, я буду тебя защищать, потому что ты – мой муж и я отвечаю за твое благополучие.

– Ладно, – согласился Хаса, на самом деле немного побаивающийся своих грозных двоюродных братьев из Сараева, которые носили фамилию Хасанович и уж точно не питали к нему добрых чувств.

В маленьком, обитом красной тканью купе спального вагона он долго стоял у окна, вглядываясь в расстилающуюся за окном сербскую равнину, поля, проносящиеся мимо станционные здания с аккуратно побеленными стенами. Худые, истощенные крестьяне на станциях выпрыгивали из вагонов и жадно пили воду.

Азиадэ дотронулась до его плеча и, когда Хаса обернулся, обняла его за шею. Он посмотрел на ее откинутую назад головку и неповторимый разрез глаз и залюбовался своей женой, маленькой, изящной и необъяснимой, потом бережно поднял ее на руки и уложил на нижнюю полку. Азиадэ позволила ему укрыть себя и, казалось, сразу же уснула.

Сам Хаса поднялся по маленькой стремянке на верхнюю полку купе. Вагон равномерно и плавно покачивало. Он смотрел в окно, наблюдая, как внезапно из темноты возникали деревья, закрывая на миг узкий серп луны. Снизу послышался шорох.

– Хаса, – тихо позвала Азиадэ, – как ты думаешь, мне следует завтра надеть чадру? Мы же едем в очень религиозный город.

Хаса усмехнулся при мысли о том, что женат на женщине, которая носит чадру.

– Я думаю, что в этом нет необходимости, – сказал он нежно, – Сараево – цивилизованный город.

Азиадэ затихла. От маленькой голубой лампочки над дверью разливался слабый свет. Азиадэ разглядывала кожаную спинку дивана и задумчиво скребла ногтем ее узор.

– Слушай, Хаса, – заговорила она снова, – ты можешь мне объяснить, за что я так тебя люблю?

Хаса был тронут.

– Я не знаю, – сказал он скромно, – наверное, за мой характер.

Азиадэ приподнялась в постели.

– Я полюбила тебя еще до того, как узнала твой характер, – обиженно заявила она. – Ты спишь, Хаса?

– Нет, – сказал Хаса и опустил руку вниз.

Азиадэ взяла его палец и держала его, будто талисман. Она прикоснулась ртом к его ладони и говорила что-то, будто в телефонную трубку. Хаса не понимал ее, но ощущал мягкое, теплое прикосновение ее губ.

– Азиадэ, – позвал Хаса, – как это прекрасно – быть женатым!