Девушка из Дании

– Умерла. Утонула в реке, – сказал Ханс и без паузы добавил: – На моих глазах. – Он заплатил старушке за жестянку с мандариновым мылом. – Но это случилось очень давно, я тогда был совсем мальчишкой.

Лили не знала, что на это сказать, и просто стояла в своем невзрачном платье рядом с Хансом посреди пропахшей мочой улицы.

– А вы почему не замужем? – поинтересовался он. – В моем представлении такая девушка, как вы, должна быть замужем и заниматься рыбным промыслом.

– Я не хотела бы заниматься рыбным промыслом. – Лили посмотрела на небо, пустое и плоское, безоблачное, совсем не такое синее, как в Дании. Солнце над головами Лили и Ханса испускало волны жара. – Думаю, я еще не скоро созрею для брака. Но вообще, когда-нибудь потом – да, пожалуй.

Ханс остановился перед торговым навесом, чтобы купить Лили пузырек апельсинового масла.

– У вас нет в запасе вечности, – заметил он. – Сколько вам лет?

Сколько лет Лили? Она была моложе Эйнара, которому почти сравнялось тридцать пять. Когда Эйнар уступал место Лили, время стиралось; исчезали годы, оставлявшие после себя морщины на лбу и сгорбленные плечи, годы, успокоившие и усмирившие Эйнара. В первую очередь обращала на себя внимание новая осанка Лили: ровная и уверенная. Второй отличительной чертой была ее мягкая пытливость. А третьей, если верить Грете, – исходивший от нее запах, свежий девичий запах.

– Предпочту умолчать об этом.

– По-моему, вы не из тех девушек, которые стесняются назвать свои годы.

– Вы правы. Мне двадцать четыре.

Ханс кивнул. Возраст стал первым выдуманным фактом о Лили. Произнеся эти слова, она ожидала, что ложь вызовет в ней чувство вины, а вместо этого ощутила себя свободнее, точно в конце концов признала неприятную правду. Лили действительно двадцать четыре; конечно же, она не так стара, как Эйнар. Скажи она, что ей тридцать четыре, Ханс счел бы ее странной лгуньей.

Ханс заплатил продавцу. Пузырек был прямоугольный, коричневый, корковая пробка – с кончик мизинца Лили. Она попыталась открыть пузырек, однако пробка не поддавалась.

– Поможете? – обратилась Лили к Хансу.

– Вы вовсе не такая беспомощная, – сказал он. – Попробуйте еще разок.

Лили подчинилась и со второй попытки вытащила пробку. Аромат апельсинов заполнил ее ноздри, навеяв мысли о Грете.

– Почему я вас не помню? – спросил Ханс.

– Вы уехали из Синего Зуба, когда я была еще совсем малышкой.

– Да, наверное. Но Эйнар никогда не говорил, что у него есть такая очаровательная кузина.

Дома Лили вновь застала Грету в гостиной.

– Слава богу, ты вернулась! – воскликнула Грета. – Я хочу еще поработать.

Она повела Лили, все еще сжимавшую в руках свертки с мылом и апельсиновым маслом, к горбатому дивану, усадила среди подушек и, обхватив ее череп растопыренными, как грабли, пальцами, повернула голову Лили в сторону китайской ширмы.

– Я устала, – сказала Лили.

– Тогда поспи, – предложила Грета, чей халат пестрел жирными пятнами серебряной и розовой краски. – Просто положи голову на руку и отдыхай. Мне нужно еще немного времени.

На следующий день Ханс ждал Лили у входа в дом. Они снова прогулялись вверх по узким улочкам, окружавшим церковь Сен-Мишель, затем спустились в гавань и понаблюдали, как двое рыбаков выгружают свой улов – свежепойманных морских ежей. В конце августа Ментон изнывал от зноя, воздух был неподвижным и влажным. Не сравнить даже с самым теплым летним днем в Копенгагене, подумала Лили. И поскольку она еще не сталкивалась с такой погодой – как-никак, это была ее первая заграничная поездка, – то находила жару изнуряющей. Стоя рядом с Хансом, который глядел на мокрую рыболовную сеть, полную морских ежей, она чувствовала, как липнет к спине платье и как близки их с Хансом тела; казалось, его пальцы касаются ее руки, плавящейся на солнце. Это в самом деле его рука или что-то другое – дуновение горячего ветра?

Двое цыганят, мальчик и девочка, подбежали к ним и стали настойчиво предлагать фигурку резного слоника.

– Настоящая слоновая кость, – уверяли они, показывая на бивни слоника. – Для вас скидка!

Дети, маленькие и смуглолицые, таращились на Лили так, что под их взглядами она почувствовала себя неуютно.

– Идемте, – сказала она Хансу, который положил руку на ее взмокшую поясницу и повел прочь. – Пожалуй, мне лучше прилечь.

Дома, однако, уже ждала Грета. Она усадила Лили на диван перед мольбертом и сказала:

– Не шевелись. Я еще не закончила.

Назавтра Ханс повез Лили вверх по горной дороге в Вильфранш[30]. Из-под спицованных колес его спортивного автомобиля вниз, в море, сыпались ракушки.

– В следующий раз не оставляйте Эйнара в Дании! – прокричал он тем же дребезжащим голосом, что был у него в детстве. – Даже старине Эйнару нужен отдых!

Теплый ветер дул Лили в лицо, и к вечеру она снова ощутила дурноту. Хансу пришлось снять номер в отеле «Л’Универ», чтобы она могла немного полежать.

– Я буду внизу, возьму себе кофе и рюмочку анисового ликера, – сказал он, приподнял шляпу и удалился.