Девушка из Дании

Позднее, покинув тесный номер и спустившись вниз, Лили нашла его не в вестибюле отеля, а по соседству, в ресторане «Де ля Режанс». Она еще не совсем пришла в себя и просто сказала:

– Порой я сама не понимаю, что со мной происходит.

В другой раз Ханс и Лили поехали в Ниццу, чтобы побродить по антикварным лавкам и приобрести несколько картин.

– Почему Грета никогда не составляет нам компанию? – полюбопытствовал он.

– Она всегда занята своими портретами, – ответила Лили. – Грета трудится с невероятным упорством, она гораздо упорнее, чем Эйнар. Однажды она прославится, вот увидите. – При этих словах Лили почувствовала на себе взгляд Ханса и удивилась: такой мужчина – и вдруг прислушивается к ее мнению.

В одной из лавок, где хозяйничала старушка с мягким белым пушком на подбородке, Лили обнаружила овальный посмертный портрет юноши с закрытыми глазами и странным румянцем. Она купила его за пятнадцать франков, а Ханс моментально перекупил у нее картину за тридцать.

– Сегодня с вами все в порядке? – осведомился он.

Каждый день перед встречей с Хансом Лили позировала Грете, сидя на диване. Она листала книгу о птицах Франции или гладила Эдварда IV, которого клала себе на колени, – иначе, если руки были не заняты, у нее начинали нервно дрожать пальцы. За исключением шума, доносившегося с улицы, в квартире стояла тишина, а часы на каминной полке тикали так медленно, что Лили по крайней мере один раз за сеанс вставала и проверяла, не закончился ли у них завод. Потом она укладывала голову на перила балкона и ждала, когда у дверей появится Ханс. Он взял привычку кричать с улицы: «Лили! Выходите скорее!» – и она бегом преодолевала все семь пролетов выложенной плиткой лестницы, слишком торопясь, чтобы дожидаться лифта.

А перед тем Грета радостно хлопала в ладоши и восклицала:

– Да, вот так! Сохраняй выражение лица – это именно то, что мне нужно. Лили ждет, ждет Ханса.

Как-то раз Лили и Ханс сидели в уличном кафе у подножия лестницы, ведущей к церкви Сен-Мишель. Пятеро или шестеро цыганят в замызганной одежде подбежали к их столику и стали предлагать открытки с фотографиями пляжей Лазурного Берега, вручную раскрашенные цветными карандашами. Ханс купил для Лили целый набор.

Стояла духота, солнце припекало затылок Лили. Пиво в ее бокале начало темнеть. Неделя ежедневных встреч с Хансом наполнила Лили надеждами, и теперь она терзалась вопросом, что он думает. Ханс гулял с ней по набережной, брал ее под руку; Ханс, с его мрачной усмешкой и развевающимися на ветру льняными рубашками, с его бронзовой кожей, постепенно темнеющей на августовском солнце, и давным-давно позабытым прозвищем Вельнёд – этот самый Ханс общался с Лили, но не с Эйнаром, которого не видел с самого детства. Лили, а не Эйнар ощущала прикосновения шершавых кончиков его пальцев.

– Я очень рада нашему знакомству, – сказала она.

– Как и я, – ответил он.

– И этой возможности узнавать друг друга все лучше и лучше.

Ханс кивнул. Он перебирал открытки, передавая Лили те, что понравились больше всего: муниципальное казино, цитрусовая роща под горой.

– О да, Лили, вы потрясающая девушка. Какому-нибудь парню однажды невероятно повезет. – Очевидно, в этот момент он осознал, какие чувства она испытывает, потому что убрал сигарету, отложил в сторону открытки и произнес: – Лили? Вы, наверное, думаете, что… мы с вами могли бы… Я прав? Если так, простите. Мне очень жаль, Лили, но дело лишь в том, что я для вас слишком стар. Зачем такой милой барышне брюзга вроде меня?

Ханс рассказал Лили о девушке, которую он любил и потерял. Когда Ингрид – все это случилось много лет назад – забеременела, мать велела ему не возвращаться в Синий Зуб. Ханс и Ингрид обосновались в Париже, напротив Пантеона[31], в квартирке, оклеенной бумажными обоями. Несмотря на выпирающий живот, Ингрид была худенькой, а ее длинные руки были усыпаны веснушками. В один из августовских дней – жарких, как сегодня, прибавил Ханс, указав подбородком на небо, – они пошли купаться. Дно реки выстилали белые камушки, на поверхности там и сям уже виднелись желтые листья. Ингрид вошла в воду, широко расставив руки. Ханс наблюдал за ней с берега, жуя ветчину. Внезапно Ингрид подвернула лодыжку и, вскрикнув, исчезла: несчастную утянуло на глубину течением.

– Я не успел ее вытащить, – сказал Ханс.

За исключением этой трагедии, его жизнь сложилась удачно.

– Все потому, что я уехал из Дании, – пояснил он. – Для меня тамошняя жизнь чересчур тихая и правильная. Чересчур уютная.

Грета порой говорила так же – когда пропадало вдохновение, а друзья приглашали их на очередную пирушку. «Слишком уютно, чтобы творить, – говорила она, звеня серебряными браслетами. – Слишком уютно, чтобы чувствовать себя свободной».

– А теперь я уже столько лет прожил сам по себе, что вряд ли когда-нибудь решусь жениться. Погряз в холостяцких привычках, видите ли.

– И вы не считаете, что брак – это единственное и самое главное, к чему мы должны стремиться? Разве он не делает ваше существование более наполненным по сравнению с жизнью в одиночестве?

– Не обязательно.