Девушка из Дании

– Схожу за перчатками, – сказал покупатель продавцу, который все еще балансировал на стремянке. – Сейчас вернусь. – Он прошел мимо Лили, бросив на ходу: – Прошу прощения, фрёкен.

Лили вжалась в стеллаж позади себя и замерла. Волосы мужчины слегка задели ее щеку, она уловила легкий зерновой запах.

– Простите, – повторил он.

И тут Лили его узнала. Она низко опустила подбородок, сама не зная, какого поворота событий ждет дальше. Забеспокоилась о том, как выглядит: лицо, наверное, покраснело от ветра. Уткнулась взглядом в нижнюю полку, где лежали детские наборы акварельных красок в жестяных коробках на петлях. Присела, чтобы поближе рассмотреть ценник на одной из коробок – красной, на двенадцать цветов. Поспешно прикрыла лицо волосами.

В это мгновение Хенрик ее увидел, его рука легла ей на плечо.

– Лили? Это ты?

Они вышли на улицу, в руке Хенрика болталась сумка с банкой скипидара. Он постарел, кожа вокруг глаз сделалась тонкой и голубоватой. Потемневшие волосы приобрели оттенок мореного дуба, почти без блеска. Шея, как и запястья, стали толще. Его уже нельзя было назвать симпатичным: он стал красавцем.

Они решили выпить кофе и сели за столик в кафе за углом. Хенрик рассказал Лили о себе: о своих морских пейзажах, которые в Нью-Йорке продавались лучше, чем в Дании; об автомобильной аварии на Лонг-Айленде, едва не стоившей ему жизни, когда запасное спицевое колесо его «Золотого жука»[105] сорвалось с борта и влетело Хенрику в лоб; о своей невесте, девушке с высокими скулами из Саттон-Плейс[106], которая бросила его не ради кого-то или чего-то, а просто потому что разлюбила.

– Я забыла, – вдруг пробормотала Лили. – Я забыла купить кисти для Греты.

Хенрик проводил ее обратно, однако магазин уже закрылся. Они стояли посреди улицы, а магазинная вывеска раскачивалась на железном кронштейне.

– У меня в студии есть лишние, – сказал Хенрик. – Если хочешь, можем за ними сходить.

Его глаза по форме напоминали капли; Лили уже и забыла эти короткие и колючие ресницы. Она снова почувствовала слабый зерновой запах, как от пшеничной мякины.

– Я немного волнуюсь из-за всего этого, – сказала Лили, когда Хенрик приблизил лицо к ее лицу.

– Не надо, – сказал он. – Прошу, не волнуйся насчет меня.

Магазинная вывеска продолжала с лязгом раскачиваться. Лили и Хенрик отправились к нему в студию, расположенную на другой стороне Индерхавна, где позже – после того как он угостил ее красным вином и клубникой и показал морские пейзажи – они поцеловались.

– Ты еще больше раскраснелась, – заметила Грета. Она включила лампу и принялась ополаскивать кисти в банке. – Может, тебе дать таблетку? Ты хорошо себя чувствуешь?

Как сказать Грете? Когда они переехали назад в Копенгаген, Лили спросила:

– Ты действительно думаешь, что мы и дальше должны жить вместе – две женщины в одной квартире?

– Тебя беспокоит, что скажут люди? В этом все дело? – встревожилась Грета.

И Лили, которая сама не вполне понимала, почему заговорила об этом, ответила:

– Нет, вовсе нет. Просто… я подумала о тебе.

Нет, нельзя рассказывать Грете о Хенрике, по крайней мере пока. Если на то пошло, с чего начать этот рассказ? С поцелуя в полумраке студии? С руки Хенрика, обвивающей плечи Лили, когда он на закате провожал ее обратно в Конгенс-Хаве в тот час, когда гувернантки, толкая перед собой коляски с детьми, возвращались домой к ужину? С того момента, как его ладонь, на тыльной стороне поросшая густыми темными волосками, легла на шею Лили, а потом объяла мягкую выпуклость ее груди? С письма, которое Хенрик на следующий день передал Лили через кантонскую прачку, – сложенный вчетверо, перемазанный чернилами листок бумаги с выражением сожалений и признанием в любви? Да, с чего начать рассказ? После их встречи в магазине товаров для художников прошло всего три недели, однако Лили казалось, будто за это время она начала жить заново. Какими словами объяснить это Грете?

– Пойду прогуляюсь, – сказала она, вставая.

– Я еще не закончила. Посиди всего пару минуток, ладно? – попросила Грета.

– Мне лучше выйти прямо сейчас, пока не стемнело.

– Хочешь, я погуляю с тобой?

– Не стоит.

– Пойдешь совсем одна?

Лили кивнула. В ней опять зрело постоянно подпитываемое двойственное чувство: она одновременно любила и ненавидела Грету за эту ее заботливость, вот и все.

Лили открыла шкаф, чтобы достать пальто и шарф. Грета начала убирать краски, кисти и мольберт. Под ногами Лили залаял Эдвард IV. Последний косой луч солнца осветил комнату. Прогудел борнхольский паром, и, вытаскивая из шкафа синее фетровое пальто на бамбуковых пуговицах, Лили думала о том, как придет в док, поднимется по сходням на паром и займет место у борта, откуда виден этот небольшой остров посреди моря.

И все же она не уплывет – во всяком случае, не сейчас.

– Я вернусь, – услыхала она собственный голос.

– Да… хорошо, – вполголоса произнесла Грета и, помолчав спросила снова: – Точно не хочешь, чтобы я составила тебе компанию?

– В другой раз.