Он недовольно осмотрел пустой, совсем новый гараж и вдруг увидел в уголке блестящую красную «веспу»: на этом мопеде их садовник, нанятый дистанционно самой Динарой, приезжал сюда последние две недели и горбатился на солнцепеке вместе с маленькими роботами-помощниками. Дина мечтала о роскошном зимнем саде, и это было, можно сказать, только начало.
Садовника, весьма утонченного итальянца, завитого, ухоженного, статного для своих семидесяти с гаком, звали Джузеппе. «Топ-три среди садовников Италии, пять тысяч евро в час, хороший вкус», – отметил про себя Игорь, когда впервые встретил его у себя на участке.
Соколов нехотя приблизился к «веспе», покрутил руль и с тяжелым вздохом уселся на нее. Поерзал на сиденье, примеряя свои нескладные длинные ноги в льняных штанах к непривычно маленькому тельцу мопеда.
«Прости, Джузеппе».
Кейс с диадемой должен был приземлиться в Лугано через двадцать минут, а ехать до аэропорта на такой малышке надо было часа два, не меньше.
«Туда и обратно», – подумал Игорь, опуская на землю гаража ненужный ему шлем, – и завел мотор.
Вернулся Соколов, против своих планов, только ближе к закату: он совершенно не учел, что все вопросы, связанные с налогами и перевозкой такого уникального предмета, как диадема, в отсутствие помощников ему придется решать самому. Ругаясь сквозь зубы, он отстегивал все новые и новые тысячи евро, только чтобы белозубые таможенники побыстрее от него отстали, – но итальянская таможня и «побыстрее» находились в соседних вселенных.
Расстроенный и голодный, в запылившихся во время путешествия на «веспе» кроссовках, Игорь спрыгнул с мопеда у задней калитки виллы и сразу понял: что-то не так.
Нет, внешне все оставалось по-прежнему: солнце все так же заливало шумящие кипарисы и туи, где-то в глубине сада журчала вода из маленького старинного фонтанчика; пели птицы, скрипели виноградные лозы, которые опирались на плетеную изгородь; дул ветер, приподнимая белоснежные занавеси на высоких, открытых на обе створки старинных окнах виллы.
Но что-то было не так.
Он вдруг понял, что Дина за весь день ему так и не позвонила.
Зажав под мышкой кейс с диадемой, он, тяжело дыша от плохого предчувствия, медленно пошел вглубь дома, сквозь коридоры и комнаты, и чем дальше он заходил, тем хуже ему становилось – потому что увиденное не поддавалось никакому описанию.
Вилла была полностью пустой.
Ни ковров на полу, ни стульев столового гарнитура, ни оригиналов Моне на стенах большой гостиной, ни даже белья на огромной пустой кровати светлого дерева под бордовым балдахином. Ducati из гаража тоже бесследно исчез – впрочем, как и Джузеппе, который даже не поинтересовался судьбой своей «веспы».
– Дина! – закричал Соколов, зажмурившись что было сил, ощущая, как изнутри поднимается настоящий, не прикрытый ничем ужас.
Эхо пустых стен отразило его крик.
В доме никого не было.
Он опустил кейс с диадемой на пол и судорожно начал тыкать в часы трясущимися руками, пытался набирать то одного помощника, то другого – но они все как будто испарились, и везде ответом ему были длинные страшные гудки.
Он выбежал во двор и обернулся вокруг себя несколько раз, не в силах поверить в то, что видит.
– Дина!..
Истошный вопль Соколова, казалось, разносился на километры вокруг, и мир раскололся надвое, усыпав черным пеплом его внутренности, и оставил после себя огромную дыру посередине, в том месте, где было все живое, что в нем тогда еще оставалось. И в это место он так и не смог впоследствии поместить больше ничего.
Дыра сияла страшно и широко, как пасть неведомого чудовища, сожравшего в тот день всю радость его маленького несбывшегося мира. Он, еле переставляя ноги, вышел вместе с этой дырой за калитку, на улицу, и почти машинально загуглил их дом на сайте элитной недвижимости, уже зная,
«Продается» – сиял праздничный красный бейджик напротив фотографии открыточно-прекрасного особняка на побережье Комо, который еще вчера принадлежал ему. В золотистую дарственную он утром вписал имя Дины, вложил ее в белоснежный конверт и вручил невесте прямо в аэропорту.
Игорь опустился на лавочку рядом с виллой и зачем-то начал проверять свои счета.
Нули, нули, нули – они значились аккуратными дырочками на маленьком экранчике часов, и он вместе с ними тоже мгновенно стал нулем.
Соколов медленно лег на нагретое солнцем старое коричневое итальянское дерево, из которого была сделана лавочка, согнул ноги в коленях, дрожа, обхватил себя руками и посмотрел в небо.
Он еще никогда не видел таких красивых облаков над озером Комо.
ОКО