Девять кругов любви

Тут зазвучал джаз, и на сцену выплыли девушки. Веселая, спелая блондинка, подрагивая голой грудью, шагнула с подиума прямо на их стол. Пританцовывая между тарелками, она хрипло ворковала:

– Ну, герои, кто снимет с меня самое заветное?

Все уставились на Иоське, который много рассказывал о своих любовных похождениях. Он поднялся и стал возиться с кнопками на ее полупрозрачных розовых трусиках, пыхтя и краснея. Вокруг засвистели.

– Гомо! – съязвил Дуду.

Захмелевший Нисо, приняв это на свой счет, плеснул пиво в жирную физиономию, тот ударил его и был схвачен рукой второго эфиопа, стол перевернулся, упавшая девушка плакала, обзывая Иоське импотентом, и тут же получила от него пощечину, а Шломо, пытаясь разнять дерущихся, материл всех подряд…

Еке, разглаживая на ладони след от шальной пули, грустно сказал Андрею:

– А как хорошо было тогда, в бою!..

Глава восьмая

Вокруг было множество непонятных и потому враждебных вещей, но кто-то большой и теплый ограждал ее от всех опасностей, время от времени издавая прерывистые сдавленные звуки – она еще не знала, что это называется смехом – и тогда у нее приятно щекотало в горле.

– Ей смешно! – сказал Сенька Андрею. – Я взял с собой Марка Твена и решил почитать вслух, чтобы развивать у Ханалэ чувство юмора. Она уже понимает шутки!

Он смотрел куда-то мимо Андрея:

– Какой вечер! Настоящий библейский пейзаж: песок, может быть, еще хранящий следы пророков, кактус, похожий на подсвечник, и небо безмятежное, вечное…

Сенька помолчал.

– Но тебе одному признаюсь: все это я отдал бы за маленькую березовую рощу в России. Вот она правда: я раб, жалкий раб! Да и в другом тоже. С Кларой. Она молчит, а у меня не хватает духу спрашивать. – Его мало-симметричная физиономия выражала презрение к самому себе. – Знаешь, я прочел массу книг. Их авторам, наверное, стоило немало усилий, нервов и времени написать это. И все об одном: о мире, мучительно разделенном на мужчин и женщин. Но их мысли и чувства нас, читателей, не учат ничему. Какой вывод мы должны сделать из отношений между Ромео и Джульеттой, Сомсом и Ирен, между Анной, Карениным и Вронским, кроме совета не бросаться под поезд? – Сенька даже в мрачном настроении получал удовольствие от собственных острот. – Да и сами писатели в своей личной жизни зачастую терпят полный провал.

Сенька любил откровенничать с Андреем, который был идеальным слушателем, никогда не прерывавшим собеседника.

– Правда, я знаю одно исключение. Мы были вместе в ульпане, когда приехали в страну. Любопытная пара, скажу тебе. Он – весь издерганный, с седыми волосами и бородой, без кровинки в лице, похожий на призрак, который пришел с того света и увидел, что этот – еще страшнее. А жена – очень настоящая, цельная, все понимающая. И оба всю жизнь цепляются друг за друга, словно нет других людей. Ну, как у классика: она его за муки, а он ее – далее по тексту…

Мы встретились с ним недавно в Иерусалиме, вспомнили учебу в Мевасерет Цион. Я, естественно, спросил, продолжает ли он писать. Он бледно усмехнулся:

– Это своего рода наркотик. Кто попробовал его раз, уже не остановится никогда.

– А есть ли в том, над чем вы сейчас работаете, – спросил я, – что-нибудь обнадеживающее для таких, как мы, бродящих во тьме? Мне казалось, что человек начинает писать, когда понимает, как нужно жить – или, может быть, жить вообще не нужно?

Его молчание говорило о том, что ему не очень хотелось беседовать с непрофессионалом.

– Не знаю. Трудно говорить об этом, пока книга не готова. Суеверие, что ли. И параноический страх, что кто-нибудь услышит и… Ну что ж, я чувствую в вашем вопросе что-то большее, чем любопытство. Пожалуй, это прозвучит претенциозно, но, – он понизил голос, – я хочу рассказать о последних влюбленных на земле. Понимаете… любовь придумали чувствительные люди, которые устыдились животности того, что происходит между мужчиной и женщиной, и стали прикрывать ее стихами, музыкой. Но этой романтике остается все меньше места в наш циничный век… Нет, вряд ли вы найдете у меня какой-нибудь урок для себя лично: ведь ничего уже изменить нельзя. Да я и не знаю, читают ли вообще мои книги. Жена утешает меня, что я должен гордиться, находясь в одной компании с Шиллером, Конрадом и Блейком – кому они сейчас известны?

Он помрачнел и, не простившись, пошел по улице, а потом исчез в толпе, как и полагается призраку.

Сенька, глянул на часы, ахнул и сунул бутылочку с молоком в охотно раздвинутый рот дочери.

– После встречи с этим человеком я забросил серьезные книги. Какой смысл? То ли дело Ильф – Петров, О\'Генри и Марк Твен! Смейся и – как говорят на иврите – таарих ямеха! Знаешь, юмор возник у первых людей как средство выживания, а мне оно нужно и сейчас. И дочке тоже, правда, Ханалэ? Что, почитать тебе что-нибудь смешное?

Он поцеловал ее в крохотное красное личико, прошептав умиленно:

– Момэ шейнэ!.. Завидую я ей. Все вокруг для нее – одна радостная тайна… Я тоже когда-то был таким. Мой чудаковатый дед любил задавать нам, малышам, необыкновенные вопросы: