Девять

– Оно же, сука, погаснет через несколько миллиардов лет, вот в чем загвоздка. Или наоборот: воспылает и испепелит все живое.

Веня любил вот так, безо всякой внешней мотивировки, переключаться на одному ему внятную волну.

– Дай попробую догадаться, о чем ты, Веня…

– Тут и дураку ясно: я о солнце красном. О Солнце! О, Солнце, о, соле мио! О, о, о!

– Предположим, погаснет. И что?

– Вот вы, умники, бесите меня, как кретины. Неужели не ясно, что вот эта неизбежная перспектива – Солнышку кердык! – влияет на мое поведение и на мой образ мыслей уже сегодня? Я уже проникаюсь тьмой. Вся тьма – оттуда, из будущего.

– Миллиарды лет – это, практически, вечность.

– Нет, тупость умников – это нечто особенное. Ты иногда, блядь, на чурку похож. Если мы будем сидеть и на звезды смотреть, миллиарды лет пролетят как одно мгновение. Меня знаешь, что в этой связи забавляет? Данте и Толстой превратятся в пыль. Любой гений, любые мозги и души – в пыль. Их недосягаемый результат в момент обратится в ничто. Представляешь? Я, ты, Моцарт, Пушкин – одна горстка пепла. Одна тьма на всех. Одна братская молекула. Нет, дьяволишко не дремлет, иногда его тупорылые космические ребусы забавны. Вот лично мне как нормальному человеку хочется в этот момент напакостничать. Просто взять и насрать всем на головы. Перед нулем мы все равны. Вечность все спишет. Нет, умник?

– Это вопрос философский.

– Платоша, это не ответ. Я уверен: ты в чем-то да разделяешь мою позицию. В чем-то я абсолютно прав. Нет?

– Да.

– Ключевое слово, в данном случае, я настаиваю, ненавистное тебе абсолютно .

– Да.

– Но это же не по диалектике, чувак.

– Как раз по диалектике. Твое ключевое слово не способно справиться с природой относительности.

– Ну, и черт с ней, с диалектикой. Что будем с Солнцем делать?

Он очень внимательно смотрел на меня. Я чувствовал, он готов взорваться, как звезда, если я начну в абстрактно-логическом духе «уповать на науку», «гений человека» и прочее. Я ответил искренне:

– Наверное, надо уже сегодня мобилизовать пока что не очень впечатляющие резервы человека, чтобы через пять-шесть миллиардов лет жизнь продолжилась. Ключевые слова – уже сегодня . Memento mori, собственно.

– Рад слышать. Вот честное слово – рад слышать, – он козлобородо, a la глянцевый Мефистофель, потер руки – я бы сказал, пошелестел кожей. – Именно! Всех надо ставить раком уже сегодня! Что я, по-твоему, делаю?

– Надо полагать, пытаешься продлить неблагодарному человечеству жизнь.

– Платоша, ты недостоин сам себя. Чего ты зубы скалишь? Ты опять бесишь меня.

– Понимаешь, по-моему, о вечности следует говорить с улыбкой, не так серьезно, иначе за ней не угнаться. Пипл в пепел – отчасти смешно, согласись. С морщинистой рожей инквизитора размышлять о вечности – отдает средневековьем. К вечности надо относиться прагматично, что ли.

– А по-моему, последней смеяться будет та сука, которая станет скучно ворошить наш пепел. Если пять миллиардов лет не вкалывать изо дня в день, то пепла не избежать. Меня как русского патриота бесит пепел как всеобщая перспектива. Это меня унижает. Я хочу еще при жизни своей, жизни отдельно взятого человека, почувствовать и понять, что мы в принципе способны выжить, даже если не станет Солнца. Смешно?

– Правильнее, наверно, было бы сказать «нисколько не смешно», но мне смешно, ей Богу. Зачем тебе вечная жизнь, Веня?

– На этот вопрос у нас будешь отвечать ты. А я буду зубы скалить. Посмотрим, кто из нас больший философ…