– Плато, из нас двоих недооценивать другого всегда будешь ты как инстанция более высокая (если ты, конечно, существуешь, что тебе придется еще доказать). В этом смысле я в более выигрышном положении. Запомни: я ничего не выдумываю, я прагматик. Дам тебе подсказочку на будущее: в состоянии третьей клинической смерти я узнал много такого, чего ты даже не в силах вообразить. У тебя даже воображение в эту сторону не включается.
«Как тебе сказать, – мысленно возразил я. – Ты, к счастью, ничего не знаешь о моих снах…»
– Я, конечно, мало что знаю о твоих снах, – сказал Веня. Теперь в его улыбке читалось: я же говорил тебе, что от меня ничего не скроешь. – Но я знаю, что ты прежде всего сны скрываешь от меня… Что ж, все на свете вопрос времени.
Усилием воли я прекратил поток мыслей, которые, словно персиды, возникали ниоткуда и ярко штриховали серое полотно. Изо всех сил я воображал себе полную пустоту. Но недолго.
«Отпусти меня, ну, пожалуйста! Что я тебе сделал? Я только живу, люблю свою Алису и думаю, мыслю, при этом никому не навязываю своих мыслей. Отпусти, Венечка!» – захотелось взвыть мне.
Я не сделал этого только потому, что Фантомас только этого и ждал, как волчара запаха крови.
Сработал инстинкт самосохранения.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
1
1.3.
– Глупо «демократически» спрашивать у желудка, хочет ли он пищи духовной. Он ее не хочет, и по-своему он прав. Он живет хлебом единым – и это честный лозунг
С точки зрения человека, которого невозможно редуцировать к желудку и который, вследствие этого, жив не хлебом единым, по отношению к «желудку в панаме» необходимо осуществлять
Не замечать этого определяющего противоречия эпохи – значит, фактически поддерживать диктатуру натуры. С кем вы, мастера культуры?
В плане философском и нравственно-духовном, личностном, требования культуры более или менее внятны. Но что значит диктатура культуры в плане социальном? Ведь миллиарды желудков в панаме будут против того, чтобы им навязывали азы культуры.
Вот это временное равновесие, культурный тупичок и есть духовное содержание эпохи. Хорошо. А дальше? Попытаемся заглянуть в ближайшее будущее.
Духовные ценности должны определять характер социума – то есть люди должны будут измениться, прогнуться под лишнего. Должны – ибо информация более высокого порядка определяет информацию порядка менее высокого. Это закон. Всеобщий, в том числе гуманитарный.
Диктатура культуры – это диктатура Закона. Это, как ни крути, право силы. Значит, социум придется ломать? Духовно – и, значит, социально-психологически, и физически? Ломать волю тех, кто привык жить хлебом единым? Именем культуры? По всей корявой парадигме?
Благородный мотив здесь один: если не ломать, будет еще хуже. Следовательно, социальная революция неизбежна?
Это, конечно, напоминает логику большевиков – с одной только поправочкой. Логика большевиков, формально-диалектическая логика, родившая сумасшедшую доктрину о «диктатуре пролетариата» – это карикатура на логику диктатуры культуры, на логику тотально-диалектическую, которой во времена большевиков не было и в помине. Сначала появилась карикатура, и только потом оригинал. Считать ли это достаточным основанием для того, что оригинал был скомпрометирован, еще не появившись на свет? «Телега впереди лошади» если и аргумент, то аргумент из арсенала все той же формально-диалектической логики.
Но социальные пертурбации – это не шутки. Как относительно безболезненно привить культуру на древо жизни? Или относительно безболезненно – это относительно мало крови?
Как?
Все законы, на которых основана диктатура культуры, прописаны; ситуация почти революционная. Для реализации воли к культуре не хватает той самой воли к жизни. А воли к жизни как момента воли к культуре не хватает потому, что пока в избытке витальное вещество, которое питает диктатуру натуры. Понял?
Я чувствовал, что Веня «поплыл». Он на моих глазах пал жертвой Логоса, не излюбленного своего нейро-лингвистического программирования (НЛП), которым пытался он околдовывать меня, а Логоса, Смысла, когда «ничего личного» становится глубоко личным. Я точно угодил в его ахиллесову пяту.
– Пошёл на х…, – сказал Барон, глядя на меня пустыми, стекленеющими глазами.