Девять

– Я хочу учесть все. Ты для меня еще один источник информации. Но пока что ты черная дыра: не шибко мне мешаешь, но и не помогаешь. Твоя миссия в том, чтобы признать меня Богом. Или высшим законом. Или порядком вещей. Вот тут ты волен выбирать. Зачем ты мне еще? Я в принципе доказал, правда, пока что теоретически (да за практикой дело не станет: щелчок пальцев – и все придет в движение; но всему свое время): один в поле воин, один может господствовать над всеми. Вот вы тут голову ломаете, а все уже давно решено. Кто герой времени? Я. Кто герой романа? Я. Кто, без ложной скромности, герой человечества? Догадайся с двух раз. Без моей подсказки. Поэтому мне пришлось сочинить гимн «Двуногих тварей миллионы». Это мой гимн. Моя колыбельная. Моя песня.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

9

9.3.

– Чем занимался ты в своей жизни? По-настоящему? Всерьёз?

Подобным вопросом регулярно встречал меня Веня. Очевидно, при встрече со мной его мысли направлялись в особый лабиринт и через раз попадали в тупик, где неоновым светом ровно светился вопрос. Я отвечал на него по-разному, но всегда честно. Мне нравилась сама постановка вопроса: просто и по сути. В этот раз я ответил так:

– Всерьёз? Днём ходил по улицам с зажжённым фонарём. Я не шучу, надеюсь.

– Типа разгонял тьму?

– Практически. По другой версии – искал человека. Со скарабеем на лацкане.

– Нашёл?

– Как тебе сказать…

– Хорошо. А почему ты не спрашиваешь меня, где я служил, чем занимался и чем занимаюсь сейчас? Это снобизм?

«Это равнодушие, – подумал я. – К себе».

Но поскольку этот мой самый большой секрет никого не интересовал, я, прикидываясь внимательным к окружающим, спросил в свою очередь:

– Всегда хотел спросить: чем ты занимаешься?

– Хороший вопрос. Слушай сюда.

История Вени оказалась удивительно похожей на историю человечества.

Сначала он ползал на корточках, затем освоил прямохождение, потом научился говорить, читать, писать, закончил школу и быстро усвоил самое главное: в этой жизни кто силен – тот и прав. Путь ему был определен, разумеется, в силовые структуры. Проще всего попасть туда было через армию.

И Веня стал солдатом, да не простым солдатом, а элитным; он попал в спецвойска, в спецназ, служил в особой разведроте, что несла службу на границе, разделяющей блок НАТО и войска Варшавского договора. На границе ГДР и ФРГ.

Обыватели слушали сказки про мирный облик социализма и хищный оскал кровожадного капитализма, а на счету бойца В. Гербицита было уже тридцать трупов специально обученных солдат противника. Каждую ночь шла необъявленная война. И Веня на себе испытал магическую, завораживающую силу маятника: повезет – не повезет, повезет – не повезет, повезет – не повезет. Мимо – в точку, мимо – в точку, мимо…

Веня даже не сразу понял, что ему повезло: он остался жив (хотя, как и все спецлюди, морально был готов к смерти: подспудное отношение к себе, а значит, и к другим, как к пушечному мясу было одним из элементов психологической подготовки). В этой войне испытывалось так много спецсредств, спецтехнологий и спецнавыков, что на гражданку боец Гербицит вышел засекреченным больше, нежели какая-нибудь школа КГБ в Коломне. Отныне и навсегда жизнь и сами потроха тов. Гербицита принадлежали внешней разведке.

В мирной жизни Веня испытал шок: надо было жить, как-то радоваться жизни, а он умел только убивать, получать удовольствие от поединка, убийства, от вида живой крови, покидающей уже мертвое тело, от чувства собственной неуязвимости. По чистым улицам Минска слонялся фантом: никто не должен был знать, где он служил, чем занимался, чем собирается заниматься. У фантома не могло быть друзей, подруг, детей. У физического тела не могло быть тени.

Кодекс мужчины сузился до трех внятных пунктов: сила, удача, молчание. СУМ. От СУМы да от тюрьмы не зарекайся. Как говаривал Вася Сахар, «я сумую», то есть я печалюсь.