Детский бог

С точки зрения любви к еде Гирс себе не изменял. Судя по всему, здесь, так же как и в Валентиновке, если Александр Львович бывал дома, весь день посвящался планированию ужина, стремился к ужину, выстраивался вокруг ужина.

«А что мы будем есть? Мясо или птицу? Может быть, лосось? Каперсы? Эх, нужно было съездить утром за устрицами! Ты не против брюссельской капусты на гарнир?»

Ужин накрыли в столовой, и я как будто перепрыгнул на пару столетий назад. Высокие стены, золотистые канделябры, стулья, обитые полосатым бархатом. С огромного резного буфета за мной наблюдала безмятежная викторианская головка Мадонны. Чуть ниже притаился в зарослях роз кругленький карапуз, а еще ниже, переливаясь выпуклыми ореховыми ляжками, пересекала край фасада процессия нимф.

Белоснежная скатерть, фарфор цвета бутылочного стекла, тяжелые серебряные приборы, бокалы на таких тонких ножках, что страшно взять в руку. В центре стола благоухало большое блюдо, да так, что я сразу вспомнил о волшебном супе из сказки про Карлика Носа: такой же сумасшедший, но сложно определимый аромат.

Вика разложила еду по тарелкам, свою, впрочем, оставив пустой. Звякнув стеклянной дверцей, Гирс достал из буфета декантер, откупорил вино.

– На вот, – отставив декантер в сторону, он протянул мне хлебницу, – обязательно ешь с багетом. Тут самое важное – соус.

– А что это? – спросил я, окуная хрустящую корочку в ароматную густую подливу.

– Это coq au vin. Проще говоря – петух в вине. – Гирс пригубил бургундского, сладостно причмокнул. – Сейчас немного подышит и будет то, что нужно… Традиционное французское блюдо, главное, не жалеть хороших продуктов. Вот, например, вино, в котором тушат мясо, должно быть тем же, что подают на стол, не дешевкой какой-нибудь…

Я сделал глоток и поймал на себе оценивающий Викин взгляд.

– А ты всегда так держишь бокал? – спросила она.

Я смутился.

– Как так?

– Ну… так, не за ножку, а за чашу. С хорошим вином из хороших бокалов нужно правильно обращаться. Держи бокал за ножку, так ты не перегреешь вино.

Она улыбнулась, сглаживая колкость, но этим не спасла меня от неловкости.

Гирс развеселился, даже прыснул:

– Ой не могу, чушь какая! Ничто не должно мешать человеку наслаждаться хорошим вином, пей хоть из стакана, Фил. – Он обернулся к Вике и, замерев с ложкой на полпути ко рту, заметил: – Детка, а ты чего опять не ешь?

Вика бросила на него через стол сердитый взгляд.

– Ну хотя бы попробуй! Никогда ничего не ест, – сокрушенно констатировал Гирс, обращаясь ко мне.

Вика подцепила кусочек моркови.

– Пап, очень вкусно, но ты же знаешь, я не ужинаю. И очень тебя прошу, не надо обсуждать с людьми мои пищевые привычки, я же не лезу в твою тарелку. – Она отложила вилку в сторону, сделала глоток вина и углубилась в телефон, давая понять, что дискуссия окончена. Мне показалось, она и правда задета.

– Ну и дура, – пожал плечами Александр Львович. – Зря я, что ли, Патрика забил.

– Патрика? – излишне громко поинтересовался я, в неуклюжей дипломатической попытке перевести тему, хотя, видит бог, уплетая за обе щеки, говорить было непросто. Мясо оказалось нежнейшим, с необычным сладковатым вкусом.

– Наш лучший петушок, – пояснил Гирс, макая хлеб в тарелку. – Я его полгода только зерном кормил. Буквально с рук.

– И вы сами его убили?

– Обезглавил. – Александр Львович засмеялся. – Такие вещи я не доверяю никому. Животное должно умирать легко, без мучений. Никто ему не перережет горло так, как я. Положить тебе добавки?

Я протянул ему тарелку, хотя Патрика было немного жаль.

* * *

Не припомню Гирса таким довольным, как в тот день, когда он демонстрировал мне значимую часть своей души – большое современное здание клиники. Надо заметить, ему было чем гордиться. Три корпуса безупречных пропорций стекла и бетона, широкие террасы стационара, несколько гектаров парка, летние кафе, вертолетная площадка.

– Согласись, недурно, – не в силах скрыть удовольствие, пророкотал Гирс, встречая меня в прохладном лобби центрального корпуса.

До ужина в честь его дня рождения оставалось всего пара часов, но он, кажется, никуда не спешил, и я был от этого в полном восторге.

Мы миновали регистратуру, больше похожую на ресепшен шикарного отеля, и оказались в лифтовой зоне. На стенах висели картины, похожие на те, что мы с Лизой видели в музее современного искусства в Мадриде прошлой весной, когда ее родители подарили нам билеты в Испанию. И я бы вовсе не удивился, если бы картины в клинике Гирса оказались подлинниками.

В хирургии двумя этажами выше было еще прохладнее, воздух казался свежим, как в горах. Мимо прошла молодая врач в легкой черной форме, улыбнулась нам, и я заметил мелькнувший в ее глазах интерес.

Гирс кивнул ей и устремился дальше по коридору.

– Пойдем, покажу тебе нашу рентгеноэндоваскулярную операционную, – сказал Гирс, прижимая палец к датчику.