Деревянный хлеб. Части 1-4

— Товарищ Жданов, — сбавил тон главный идеолог, — лишь «солдат партии» и чиновник государства. Когда-то, в 1918 году, на заре наивной юности — он закрыл эсеровскую газету «Народная мысль» и на её базе создал газету «Путь к коммуне». Строил коммунизм и хотел отменить государство. А четверть века спустя, он выполнял приказ — «Ленинград не сдавать». И выполнил. Там и тогда — это было самым главным… Кубаткин, при всей его профессиональной интуиции — данной тонкости не понял. Несомненно собирал на Жданова «материал», ожидая рано или поздно увидеть его на пыточном станке… По мнению «пса режима», кто-то должен был ответить за все невероятные «косяки» начального периода Блокады. Пес ошибся, государство — выше права и логики. И сам там оказался. По заслугам… А лично Жданов, если в чем и ошибся, так это в ленинградцах. Принимая «историческое решение» тихо выморить голодом лишний «мирняк», саботирующий его же предыдущее решение о массовой эвакуации — переоценил степень дисциплины и «кюлютурности» столичной публики. Вместо ожидаемой покорности воле начальства и абсолютной готовности умереть ради блага государства — «образцовые советские граждане» устроили там дикий бардак. Развели в Ленинграде помойку, спекуляцию и людоедство… Как только государство отвлеклось на свои проблемы и прекратило крепко держать этих «кюлютурных людей» за шкирку, как они мгновенно озверели, распоясались и принялись среди бела дня гоняться друг за другом с топорами…

— Это как раз ясно. Непонятно, почему долгие десятилетия молчали сами ленинградцы?!

— Вы читали воспоминания о Блокаде самого «неполживого» и «рукопожатого» мыслителя новой России — академика Лихачева? — хмыкнула филологиня, — Он ещё кокетничал, что «при его жизни, это не издадут!» Издали… Прорабам Перестройки срочно понадобились «духовные авторитеты». В 1991 году, в тогда еще ленинградском журнале «Нева», вышла его повесть «Как мы остались живы». Могу вам сделать распечатку. Кстати, упомянутая повестушка написана в 1957 году. Чирикать «про допустимость людоедства» при Сталине — было шугливо. Только при Хрущеве — стало «уже можно». Однако, напечатать про допустимость людоедства открыто — в СССР осмелились лишь при позднем Горбачеве. Симптоматично!

— Что там?

— Очень поучительное чтиво «от первого лица». Как будущее научное светило, летом 1941 года, пряталось от обязательной для бесполезного на войне «белобилетника с ученой степенью» принудительной эвакуации. Как потомственные горожане попытались «запастись продуктами впрок» (сам академик, задним числом, старается прибавить себе ума, утверждая, что «ожидал голода»). Если бы он его действительно ожидал — то убежал бы из Ленинграда пешком, впереди паровоза… На самом деле, он остался стеречь свою престижную квартирку и драгоценную «ленинградскую прописку». Как из города вывозили продовольствие. Как, в ожидании его неминуемой сдачи — жгли архивы… Да так усердно, что улицы были сплошь усыпаны бумажным пеплом… Как во все щели понабились «эвакуированные» (которые потом вымерли начисто). Как все отчаянно мухлевали с документами… Как якобы сплоченные советские граждане неуклонно дробились на банды, группки знакомых или по «сословным признакам», обоснованно начиная считать всех остальных окружающих — смертельными врагами… Как выяснилось, что наиболее выгодными для обмена на продукты вещами являются не золото и антиквариат, а модная женская одежда. Подавляющее большинство спекулянток продуктами «с рук», а по жизни раздатчиц, продавщиц и поварих — были молодыми женщинами и посреди голода вовсю пользовались открывшейся им возможностью «задешево принарядиться»… Новые «модельные» туфли — продавали за килограмм хлеба… Как отказала забитая и замерзшая канализация и «цвет отечественной интеллигенции» повадился гадить на чердаке (так что на верхних этажах с потолка капало вонючее-коричневое), выливал поганые ведра в подъезде или швырялся говном через разбитые окна во дворы и на улицу. Как они подличали, предавали и убивали друг друга.

— Я задал прямой вопрос… — начальство изволит сердиться.

— Я отвечаю — они не молчали! — Ленка воровато зыркнула в мою сторону, — Лихачев, среди прочих личных воспоминаний о Блокаде — детально описывает «бытовое людоедство». Как обрезали мясо с валяющихся на улице трупов, как скелетированные остатки продолжали валяться на на мостовой и прохожие только старались не подходить к ним близко. Как заманивали и убивали «на мясо» людей… Как торговали этим мясом, из каких соображений его покупали, — она напряглась вспоминая, — Цитирую: