Деревянный хлеб. Части 1-4

— Вячеслав Андреевич, — настала моя очередь убалтывать начальство (давно жалостно не хлопала ресницами), — Вы представляете, как выглядит ежедневное, «будничное» (!) людоедство не в далекой тропической Папуасии, а более-менее современном мегаполисе, пораженном Гладомором? При внешном сохранении там государственного управления? Например, в Ленинграде «на военном положении»?

— Сроду не задумывался…

— Во-первых, в отличие от простодушных папуасов — само явление засекречено. Некому пожаловаться! Все — знают (по службе или догадываются) и все — молчат. Потому, что голод (которого тоже официально нет). Потому, что «государство в доле». Потому, что оно просто не может быть «не в доле»! И трепачу — сразу крышка. Во-вторых, никто не гоняется за будущей жертвой с топором, прямо на улице и не караулит её в темной подворотне. Это долго, непродуктивно и чревато оглаской. Жертва идет к месту будущей гибели сама! Её — заманивают «в гости», её — соблазняют женщиной, ей обещают что-то продать «по знакомству», её — просят «помочь слабой старушке подняться по лестнице». Детей, наконец, элементарно приглашают домой «поиграть». Такие же как они сами дети! «Людоедство», как и не менее древнее «людоловство» — изначально «семейный бизнес», в котором участвуют и стар, и млад. В-третьих, «повальное людоедство», для угодившей в переплет государственной власти — исключительно выгодная штука. «Протестный электорат», прямо на глазах — самоутилизируется, не оставляя улик или порочащих документов. Обычный «голодный мор» — развивается медленно. Его приходится «забалтывать». А тут, всё совершенно чисто и никаких независимых свидетелей. Поскольку гостайна и круговая порука.

— Бр-р-р… — каудильо передернуло.

— Представляете, какие волшебные эффекты сопровождают «повальное людоедство», с точки зрения властей, обоснованно поджидающих голодного бунта? При отключенных домашних телефонах, запрете собраний и тотальной цензуре переписки?

— Ой-ой! — если филологиня и ожидала развернутого ответа, то явно не такого. А вот не фиг мне публично устраивать дешевые провокации…

— Именно, что ой-ой! И без того морально подавленное общество охватывает эпидемия взаимного недоверия, переходящая в тяжелую панику. Тут всем уже не до заговоров «с целью свержения государственного строя». Живым бы, к вечеру, до дома добраться… Да близких дождаться… Днем, на центральных улицах, можно рискнуть отоварить карточки. А как стемнеет… И так каждый день. Профит!

— Да сколько там было этих людоедов… — Соколов наивно сохраняет надежду, что его пытаются напугать выдумками «либеральной интеллигенции». Берут на понт. Я тут не авторитет. Ню-ню.

— Вы действительно хотите это знать? — кивнул, не удержался. Это же замечательно…

— Народ, быстро смотрим и передаем следующему по кругу.

Сканов «закрытых» документов, «на всякие случаи жизни» — у меня изрядная куча… В чужом мире, всем этим «грифам секретности» и «особым пометкам» — грош цена. Но, на людей действует.

Отчет о людоедстве военного прокурора Ленинграда от 21.02.1942 года (страницы 1 и 5)

— Прямых данных — тут нет и не будет. Извините, приходится оперировать косвенными.

— Оно понятно… — у каудильно, от прочитанного, задрожали руки, — совсем немного, но по отсветам на покрытом инеем потолке — заметно. Сказать, что мои сканы ему не понравились, это не сказать ничего. А общество — ждет немедленной реакции, отчего (пока) — пребывает в недоумении.

— Ну, Галина… — я уже третий десяток лет Галина, что дальше-то? — А ещё такое у вас есть?

— Даже это с трудом выцарапала! — чистая правда, кульбиты «режима секретности» — в России предсказать невозможно. Причем, лет этак через несколько, эти же самые бумажки вполне могут оказаться свободно выложенными в Интернете. Вот смеху-то будет…

— Вы хоть сами понимаете, что за «бомбу» нарыли? — я то в курсе, вы — им объясните.

— Подумаешь, всего 886 людоедов за первую «блокадную зиму», — а Ленку ждет ликбез.

— Как бы это выразиться поделикатнее? — с деликатностью у каудильо проблематично.

Молчание опасно затянулось. Главный начальник переводит внутри себя особо матерные выражения на общеупотребительный русский язык. Ждем-с… Ага!

— Есть в криминальном делопроизводстве такое понятие «раскрываемость». Для разных видов преступлений она разная. В самых мирных и законопослушных государствах, например, тяжелые и особо опасные преступления раскрывают, максимум — в 30 % случаев. В современной Москве, «убийства с отягчающими» — раскрывают хорошо если в 20 % случаев. Это — почти идеал, — тяжелый вздох, — В зонах стихийных бедствий и вооруженных конфликтов «раскрываемость» редко превышает 3–5%. Обычно она ниже.

— Наслышана…