Деревянные пятачки

Не думал тогда ни о чем и Струмилов, даже о жене. В конце концов, она не принесла ему радости, хотя он-то был парнем душа нараспашку. Красива была она. К тому же в ту первую встречу он только что вывалился из тайги, где пробыл безвылазно чуть ли не год. И еще была весна, со всех крыш сверкало и капало, улицы были залиты солнцем, и всюду оживленное людское пестроцветье, а тут еще оголенные до плеч руки, и игривая улыбка, и поднятые ресницы. И влюбился. В ресторане швырял деньги, дарил цветы.

— Слушай, давай поженимся! А?

Но она только лукаво смеялась. А он день ото дня все больше сходил с ума.

— Ну почему, почему?

— Ну хотя бы потому, что у меня нет к тебе любви.

— Неужели нет? Ни капли нет?

— В том-то и дело.

— Врешь! — Он схватил ее за руки и стал целовать.

И она не вырвалась. Не отстранилась. Только сказала, потом уже:

— Сумасшедший...

Была свадьба. И вскоре он уехал в тайгу, на новые изыскания. Вернулся бородатый, обросший, пропитан запахом дымных костров и сырых зимовок. Рвался к ней, с самолета на самолет перепрыгивал и встал на пороге радостный, что наконец-то видит ее. Но она даже прикоснуться к себе не позволила, прогнала в парикмахерскую «Чтоб не было этой гадости!» — это про дремучую бороду и усы. И в баню! И лишь тогда милостиво разрешила обнять себя, но и то отворачивала лицо. И не спросила: скучал ли? Помнил ее? И только тут он впервые задумался: а что она за человек? На те деньги, которые получала по доверенности, зачем-то накупила ковров и устлала ими полы в комнатах и закрыла в спальне все стены.

— Ты прямо как восточная царица, — оглядывая ковровое убожество, сказал он, и она скорее удивленно, нежели обиженно поглядела на него.

Да, этот удивленный взгляд он часто замечал у нее. Будто она все силилась понять: почему этот длинный и тощий человек рядом с нею?

— Скажи, хоть немного ты любишь меня? — допытывался он.

— Разве тебе мало, что я с тобой?

— Я хочу, чтобы ты меня любила. Ведь я же тебя люблю!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— О любви! О любви говорю! Ну вот ты рядом со мной, я обнимаю тебя. Тебе приятно?

— Только не надо так сильно.

— И все? Больше ты ничего не скажешь?

— Я не думала, что ты такой.

— Какой?

— Никакой.

— Что значит «никакой»?

— Ну, не надо быть таким настойчивым. Разве тебе мало того, что я с тобой?

— Да, мало! Мало!

Пытался говорить с тещей.

— Ну что вы, она добрая, хорошая. И потом, она красивая, а красивые всегда немного избалованные. Разве вам недостаточно только любить ее?

Недостаточно. Ему хотелось, чтобы и его любили.

— Нет, ты невыносим. Давай лучше молчать.

— Это потому, что тебе со мной говорить не о чем, или ты не хочешь со мной говорить?

— Нет, ты действительно невыносим!

— Но тогда почему ты вышла за меня замуж?

— Ты жалеешь?

— Да не жалею, но нельзя же так!

— Как?

— Да вот так, как ты относишься ко мне!

— Я к тебе?.. Да разве я плохо к тебе отношусь?

— О, черт! — Он отворачивался и даже спиной чувствовал холод, идущий от нее, как от промерзшей палатки.

И тем радостнее: «Галка!.. Галчонок!» — будто заново начал жить и впереди бесконечный праздник.

Тогда была славная пора наступающей осени. Желтела листва. Иногда по утрам звенели легкие заморозки, и воздух был так чист, что явственно видны были каждая ветка, каждая травинка. Улетали на юг косяки гусей. Но их протяжно-печальные скрипы не навевали грусти, напротив, что-то светлое, умиротворенное касалось сознания, и было такое ощущение, что вот так светло и прекрасно будет всегда, всю жизнь.

Улучив свободный от работы час, они уходили на свою сопку. Забирались на вершину и оттуда глядели на всю бескрайнюю расстилающуюся под ними тайгу, с ее озерами и болотами, грядами сопок, больших и малых, голых и лесистых, с темной извивающейся рекой. И порой думалось — а почему бы не поселиться здесь? Жить бы и жить. Промышлять охотой, рыбой, завести огородишко и так прожить вдвоем всю жизнь.

— Я согласна, — мечтательно говорила она.

— Ну что ж, для этого не так уж много и надо. Дорабоаем до конца изысканий и останемся здесь. Более удобного случая для начала найти трудно. Всегда после изысканий списывают лопаты, топоры, пилы, лодки, даже лошадей. Всякие кастрюльки, тарелки, которые нет смысла везти обратно. И все это вполне пригодное.

— И продукты останутся.

— Да-да, крупа, соль, сахар, мука. Понимаешь, для начала все будет. А там уже и огородишко поможет, рыба пойдет, охотничать буду...

— И я. Ты не думай, я не буду сидеть дома. Ты еще не знаешь, какая я ловкая. Я и стрелять научусь...

— Поживем сколько захотим, а надоест...

— Не надоест. Давай выбирать место, где будем жить.

С вершины им было видно все. Они могли поселиться на берегу реки и тогда видели бы ледоходы, наледи, бурные паводки. Могли поставить зим на берегу озера. Могли обосноваться в лесу у незамерзающего ручья. Вся тайга была в их распоряжении. Целый мир, огромный, незаселенный, который осваивать и осваивать. Каждый день приносил бы открытие нового. Они бы узнали, какие звери живут по соседству с ними, какие рыбы толкутся в водоемах. А грибы! А ягоды!..