Деревянные пятачки

— Отвар крапивы. Самое сильное растенье она. Должно помочь. Лечащий вначале запретил, но я настоял. Чего он может препятствовать, если до сих пор никто из ученых не знает состава крапивной кислоты. Муравьиную одолели, а эту никак. Так что уж лучше молчать ему... Вот, куда ни сунься, везде большие дела. Ученым бы мог стать. Узнал бы состав этой крапивной кислоты. Большое бы могло выйти облегченье людям. Вон сидят, ждут, а чего ждут?

В палате кроме Александра Степаныча было еще четверо. Двое старых, а двое помоложе его. Один, который помоложе, смеялся.

— А что с ними? — спросил я.

— Рак, — шепотом ответил Александр Степаныч, — только им не говорят. Суют доброкачественную опухоль. Мне тоже, но я-то знаю, меня не обманешь. Потому и глушу крапиву. Осот еще сильная трава. Видал, поди, кошки по весне, собаки едят ее. Скажи Полине, пусть нарвет, да не зашпаривает. Свежую везет... Черт, столько дела, а я вот попусту промотал свои лета. И не только в этом. Тут подумал — ведь у каждого есть свое назначенье к чему-либо. А мало кто проявил его. По большей части и не догадываются, что есть у них способности, а может, даже и талант. И не так уж трудно проявить это, только надо помочь человеку задуматься над самим собой. Ведь если все, что заложено в людях, проявилось бы, это ж какое движенье вперед было бы. Вот тогда бы каждый для каждого...

Вошла сестра, объявила, что время обеда и чтобы гости уходили.

— Так накажи Полине, чтоб завтра поболе еды привезла. Насчет осота не забудь, и еще отвару крапивного... И ты, если еще наведаешься, так тоже прихвати чего пожевать. Важно, чтоб организм всегда был в работе.

Я обещал приехать, но вскоре не удалось, а потом было поздно.

До самой последней минуты Александр Степаныч был в сознании. Полина рассказывала: за два дня до смерти перевели его в отдельную палату. Боролся он за жизнь до самого конца. Все ел, что попадало под руку, чтоб силу в себе сохранить. И все жалел, что не так жил, как надо.

В троицу пришел я на кладбище, на могилу своего отца, постоял и у могилы Александра Степаныча. И о многом подумал, вспоминая его. Жить бы да жить ему, а вот как все повернулось. А ведь было все дано. Об этом сам говорил...

Это все мне рассказал Антон Петрович. Александра Степаныча я знавал, бывая с ним то на охоте, то на рыбалке. Приехал и в этот раз, и не думал не гадал, что его уже нет... А его нет...

1975

«Везучий»

Я его знаю лет двадцать. Мальчишкой, когда еще он жил неподалеку от меня с матерью и сестрой, удивительно некрасивой девушкой. Знаю его и теперь, уже тридцатилетнего парня, с бакенбардами, в нейлоновой куртке, в шляпе, неженатого, так и живущего с матерью и незамужней сестрой. В свое время он выучился на маляра, работает, но без особого увлечения, хотя нельзя сказать, чтобы и не старался. Но не об этом речь. О другом. Никак не могу понять, откуда у него такой изумительный дар ловить рыбу? Его и прозвали-то «везучим» именно за это. Как у него получается, никто не знает. Он же не скрывал: гляди, следи — ловлю, как и все, только у меня берет, а у тебя почему-то нет.

Было это на Вьюне, маленькой речонке, впадающей в бурную, порожистую Вуоксу. Весной с Вуоксы во Вьюн набивается разная рыба, преимущественно крупная, толчется у моста среди камней, норовя пробиться вверх на нерест. Заходит туда и лещ, и язь, и окунь. У моста она отдыхает перед новым броском. Вот тут-то ее и ловят рыбаки. Кто с берега, кто взаброд в высоких резиновых сапогах, поближе к середине течения. Погода всегда в ту пору отличная — солнечная, теплая. Можно часами стоять в воде, и не озябнешь. Только чувствуешь, как она, поджимая резину, обволакивает ноги.

Забросы следуют за забросами. Кто уж поймал, кто еще не обрыбился. Сказать, чтобы хорошо клевало, нельзя. Одни сходят с берега в воду в надежде, что там им больше повезет, в то время как другие лезут навстречу из воды на берег с такой же надеждой.

И вот в такую-то пору слабого клева с дороги доносится треск мопеда, все сильнее, сильнее, и вскоре на берегу появляется Васятка Сазонов, о котором и идет речь.

Удилище у него, как и у большинства местных, самодельное — из тонкой березки, соединенное медными гильзами от охотничьих патронов. Жилка надежная, кое-как связанная отнюдь не морским или рыбацким Узлом, а самым наипростейшим, крест-накрест. На крючке самый обыкновенный червяк-вульгарис. Это я все вижу, Васятка становится рядом со мной, на течении. Он никогда не спрашивает: «Ну как? Поймал ли? Клюет ли?» Молча забрасывает свою снасть и минут через пять уже тянет рыбину. Судя по тому, как она выскакивает из воды, как кувыркается, пытаясь освободиться от крючка, — это язь. Язь и есть, и довольно крупный. Не проходит и десяти минут, как Васятка еще тащит крупную рыбину. На этот раз она не выскакивает, не кувыркается, а идет по дну, режет жилкой течение, сгибает удилище так, что его конец зарывается в воду.

«Опять начинает, чертяка, таскать! — с досадой говорит кто-то из рыбаков. — Только приехал, и пожалуйста!»