Деревянные пятачки

Все сколько есть рыбаков вблизи Васятки начинают подбрасывать свои удочки к его поплавку. Васятка не возражает. Да и некогда ему — он еще тащит рыбину. На этот раз отцепляет от пояса подсачок и вваливает в него здорового леща, килограмма на три.

— Да будь ты неладен! — ворчит здоровый мужик и, бороздя резиновыми сапогами воду, отходит в сторону.

А Васятка Сазонов как ни в чем не бывало снова забрасывает свою такую обыкновенную снасть.

— Покажи-ка, — прошу я, когда он наживляет на крючок свежего червя.

Васятка, привыкший к таким просьбам, с безразличным видом протягивает мне свою снасть. Ничего такого в насадке нет. Бедняга червяк извивается. Так и у меня тоже ему не малина. И глубина такая же. Ничего не понимаю. А Васятка опять тащит какую-то сопротивляющуюся рыбу. После чего многие, в том числе и я, уходим от него. Ну его к лешему! Если какая рыба и подойдет к моему крючку, то все равно сядет на Васяткин, так что уж лучше уйти от него подальше. И уходим. А Васятка стоит один на середине, и никто ему не мешает набивать парусиновый мешок, висящий через плечо, отличной рыбой.

Но не всегда бывает так, чтобы оставляли Васятку в покое. Случается, рыбаки окружают его плотным кольцом. Следят за ним. Где он, туда и они.

Он сам рассказывал, посмеиваясь, как бегали за ним рыбаки зимой на Вуоксе. Он сидел у самого берега и таскал одного за другим хороших окуней, в то время как рыбаки сидели на середине реки и ловили на тесто плотву. Клевало у них неважно, и кто-то заметил таскающего окуней Васятку, и сразу же все устремились туда. И начали обкалывать его, то есть рубить лунки рядом с ним и наманивать окуня, — кто блесной, кто мормышкой с мотылем. Но вот что опять занятно: у Васятки окунье хватает блесну, а у других никак. «Да что за черт! Да почему же такое?» Злятся, нервничают. Перебегают с места на место. А Васятка уже на середине реки плотву ловит. Одну за другой таскает, еле успевает на две удочки управляться. И вокруг него живым кольцом пляшет на льду крупная серебристая рыба. И когда рыбаки, отчаявшись что-либо поймать у берега, прибегают к нему, то от удивления рта закрыть не могут. Еще бы, пока торчали зря у берега, здесь начался клев, и они его прозевали. Но вот досада —у Васятки берет, а у них опять нет. Что за черт!

Случалось и мне из-за него горячиться. Как-то поехали мы на второе озеро. В моей лодке племянник моей жены, Саша. Васятка один в своей. В то время ему было лет тринадцать, столько же и Саше. Лодки стояли неподалеку друг от друга. То у одного дернет поплавок, то у другого, и на крючке заболтается окушок. Но вот Васятка стал забрасывать донку спиннингом. И тут же начал вытаскивать хороших подлещиков. Забросит, поддернет удилищем, с удовольствием произнесет: «Есть!» — и тянет рыбу.

Когда он поймал около десятка подлещиков, мой Саша не выдержал и тут же стал переоборудовать свой спиннинг на донку. Нервничает, горячится, хочет поскорее сладить, а Васятка только приговаривает: «Есть! Есть!» Но наконец-то у Саши донка заброшена. И именно туда, куда бросает Васятка. В то самое место. Но почему-то на Сашину не берет, а Васятка тащит поди-ка уже двадцатого подлещика. И в итоге счет 57:1 в Васяткину пользу. Да, всего одного подлещика и поймал Саша.

Ну чем это все можно объяснить?

— Ты как, пучком червей надевал? — спрашивал чуть не плача Саша Васятку, когда мы уже возвращаемся домой.

— То пучком, то на одного. А под конец на одну кожицу. Черви кончились.

— И я пучком... и на одного... На два крючка?

— На два.

— И у меня на два... Чего ж тогда у меня не брало? А у тебя брало.

— А я везучий...

Жил он бедновато, и каждая рыбина была не только радостью для него, но и маленьким приработком. Тут же на берегу он и продал добрую половину своих подлещиков местным хозяйкам.

Бывало, и довольно часто, когда Васятка, тогда уже парень, налавливал на Вуоксе и щук, и крупных окуней, и полкилограммовую плотву и, пока добирался до дому, тут же, или на автобусной стоянке, или в самом автобусе, и продавал часть улова, чтобы по приезде в райцентр забежать в пивную и там вместе с пивом хлебнуть чего и покрепче.

Выпив, он делался безрассудно щедрым.

— Эй, папаша! — кричал он через небольшой зал рыбаку в брезентовом плаще, в тяжелых валенках с глубокими галошами. — Щуку надо? — и доставал из ящика пятнистую, с бело-желтым брюхом большую рыбину. И подымал ее, чтобы вся была на виду. — Давай на малька, и забирай!

«Папаша», конечно, забирал. Тут же, словно из-под стола, выскакивала четвертинка водки, Васятка разливал ее по кругу и доставал из ящика еще щуку, и отдавал ее совсем за бесценок.

— А чего жалеть, непокупная, — кичился Васятка. — Завтра еще наловлю.

— Да ты бы сказал, как ловишь-то? — допытывался кто-либо, надеясь, что подвыпивший Васятка откроет свою тайну.

— На крючок, иначе никак, — смеялся Васятка и крутил хмельной головой, успевая и курить, и пить, и кому-то кричать, и отвечать соседу.

А потом еле выбирался из буфета и тут же валился, рядом с пустым ящиком и пешней.