Фаланга законников очень медленно поднялась с мест, а двое, нанятых самой Пуччи, стали что-то бешено нашептывать ей в уши. Она их проигнорировала. Все теперь смотрели на нее, а не на ее брата. Она была центром внимания.
— Пожалуйста, тише, госпожа Шик, — попросил Мокрист. Неподвижность клинка тревожила его. Какая-то часть Космо функционировала без сбоев.
— Ах, да кто бы сомневался, конечно, ты хочешь, чтобы я замолчала, но дудки! — злорадно объявила Пуччи. Как Мокрист не мог устоять перед открытым блокнотом, так и она неслась вперед, не думая о последствиях. — Нельзя украсть то, что и так принадлежит нам! Что с того, что папенька нашел денежкам лучшее применение? В банке они лежали просто так! Нет, правда, почему вы такие тупые? Все так делают. Это не воровство. Золото же до сих пор существует, да? В кольцах там, и вообще. Никто же его не выбрасывает. Какая разница, где оно?
Мокрист заставил себя не смотреть на других присутствующих банкиров. Все так делают, говоришь? В это Страшдество Пуччи недосчитается поздравительных открыток. И брат уставился на нее в ужасе. Остальные же члены семейства, кроме тех, кто продолжал усердно избавляться от крема, старательно притворялись, будто видят Пуччи впервые в жизни. «Кто эта сумасшедшая? — говорили их лица. — Кто ее впустил? Что она несет?»
— Мне кажется, госпожа, твой брат серьезно болен, — сказал Мокрист.
Пуччи пренебрежительно встряхнула своими бесспорно прекрасными локонами.
— Нечего за него волноваться, он страдает ерундой, — сказал она. — Он просто хочет обратить на себя ваше внимание. Всякие мальчишеские глупости про то, как он мечтает быть Витинари, как будто кто-то в здравом уме…
— Из него течет что-то зеленое, — сказал Мокрист, но оказался не в силах пресечь напор ее болтовни. Он заглянул в изможденное лицо Космо, и внезапно все стало ему понятно. Бородка. Шапочка. Клинок, да, и чье-то пошлое представление о том, как должно выглядеть железо, извлеченное из крови тысячи человек. И что там насчет убийства мастера по изготовлению колец? Что было под этой зловонной перчаткой?..
«Это мой мир. И я знаю, что делать».
— Прошу прощения! Вы же лорд Витинари, не так ли? — спросил Мокрист.
На мгновение Космо подтянулся, и в нем проблеснула искра властности.
— Да! Он самый, — ответил он и приподнял одну бровь. Но потом она сникла, и все его опухшее лицо следом.
— У меня кольцо, — пробормотал он. — Кольцо Втнари. Мое кольцо.
Он уронил клинок.
Мокрист схватил его за левую руку и стянул перчатку. Она соскочила с посасывающим звуком и невообразимо скверным запахом, от которого жгло в носу. Ближайшего стражника стошнило. Какое разноцветье, подумал Мокрист. Сколько тут всего… шевелится…
И там, еще различимый в гнойной массе, виднелся несомненный тусклый блеск стиксия.
Мокрист ухватил Космо за вторую руку.
— Вам нужно выйти на воздух, милорд, вы теперь патриций, — сказал он громко. — Нужно поприветствовать народ…
И снова внутренний Космо ухватился за жизнь скользкой хваткой, достаточно крепко, чтобы его истекающий слюной рот пробормотал:
— Да, это очень важно… — прежде чем вновь вернуться к: — …плохо. Палец. Странный.
— Солнышко пойдет тебе на пользу, — сказал Мокрист и мягко повел его за собой. — Верь мне.
Глава 13
В первый день всей оставшейся ему жизни Мокрист фон Губвиг проснулся — что было приятно, потому что в каждый отдельно взятый день многие этого не делают, — но проснулся в одиночестве, что было уже не так приятно.
Было шесть утра, и туман точно приклеился к окнам, такой густой, что в нем должны были плавать гренки. Но он любил эти моменты, пока фрагменты минувшего дня еще не начали вставать перед глазами.
Минуточку, это не его апартаменты. Это квартира на Почтамте, именно такая комфортабельная и роскошная, как представляешь себе при словах «предоставляется по службе».
Кусочек вчерашнего дня встал на место. А, да, Витинари приказал закрыть банк, чтобы его клерки проверили там на этот раз
Шалопая не было, а жаль. Человек не ценит утреннее слюнявое облизывание, пока не потеряет его. Глэдис тоже не было, и это вызывало беспокойство.
Она не объявилась и пока он одевался, и на столе не лежало свежего выпуска «Правды». Да и костюм некому было погладить.