Дед Мавр

— Какие там гены, да еще и литературные, если один сын — доктор наук, профессор, академик, второй сын — кандидат наук, одна дочь — тоже кандидат наук, а вторая преподаватель высшего учебного заведения в Москве. Короче говоря, дай им бог самим вырастить и воспитать таких же сыновей и дочерей!

Впрочем, ссылка на литературные гены — это тоже чисто мавровское, придуманное ради красного словца. Тому же старшему сыну — доктору наук, профессору, академику-физику, а в детстве моему однокашнику по «Червяковке», отнюдь не чуждо поэтическое «хобби». Федор Иванович любит поэзию, сам пишет стихи, многие посвятил друзьям отца — Якубу Коласу, Кондрату Крапиве, а многие своим друзьям, в том числе и мне. В день моего шестидесятилетия он так вспомнил о нашем детстве:

Прошло полвека жизни бренной

С той замечательной поры,

Как мы с тобой самозабвенно

Друг друга драли за вихры.

Товарищ мой! За школой детской

Ты школу мужества прошел!

Своей душою молодецкой

Ты море суше предпочел.

В стремленье жадном к дальним странам

Покинул отчий ты порог,

Чтоб по морям и океанам

Проплыть и вдоль, и поперек.

Как и положено герою,

Ты жить и чувствовать спешил,

Но что отпущено судьбою,

Еще не все ты совершил.

Да, мы о прошлом не жалеем,

А все ж, товарищ дорогой,

Пришла пора для юбилеев,—

Сегодня твой, а завтра — мой.

Но, хоть годов тягчает бремя,

Нам шесть десятков — не предел:

Еще придет не скоро время

Нам оказаться не у дел…

Прекрасных, настоящих людей воспитал Иван Михайлович из своих детей. В его семье никогда не возникала проблема взаимоотношений между детьми и родителями. И тем не менее нам с Дедом эта проблема никогда не была чужда. Откуда, например, в нашем обществе берутся негодяи «папаши», спасающиеся бегством от выплаты алиментов на воспитание своего сына или дочери? Какою мерой измерить нелегкую долю покинутой беглецом матери-одиночки? Надо ли дожидаться решения судебных органов для того, чтобы лишить растлителей душ малолетних, негодных, никчемных отцов и матерей, родительских прав? Какого наказания заслуживают великовозрастные мерзавцы, под любыми предлогами и без всяких предлогов уклоняющиеся от оказания хотя бы материальной помощи, не говоря о моральной поддержке, вырастившим и воспитавшим их родителям?

— Гуманность, обращенная на пользу немногочисленных подонков, как правило, оборачивается злом для всех,— с глубокой убежденностью говорил Мавр.

И я полностью соглашаюсь с ним.

А каким сам он был дома, в семье, со своими близкими, со своими детьми?

Лучше, гораздо полнее, чем смог бы ответить на этот вопрос я, расскажет в цитируемом ниже письме дочь Янки Мавра Александра Ивановна Копылова:

«Иногда нас спрашивают:

— Как вас воспитывал отец? Он же был учителем. Наверное, каждый день проверял уроки?

Нет, никогда не проверял. И в школу почти не наведывался. Все, что его интересовало, он спрашивал у нас, детей. И ни разу не усомнился в правдивости наших ответов. Очевидно, поэтому нам никогда не приходило в голову соврать.

В его методах воспитания не было ни назиданий, ни нравоучений. Он часто употреблял такое выражение: «Поговорим по душам». Если не нравился какой-нибудь наш поступок, в мягкой форме старался вызвать на откровенность, выяснить причины поступка и объяснить таким образом, чтобы мы сами поняли, что в дальнейшем этого делать не следует.

Самую большую роль в воспитании детей отец отводил чтению. Наш дом был полон книг и журналов: в то время домашняя библиотека отца считалась одной из лучших в городе. И основную ценность в ней представляли не книги, стоявшие на полках, а периодическая литература. Не было ни одного сколько-нибудь интересного журнала и приложения к нему, которые не выписывал бы отец. Никогда не забыть, с каким интересом и нетерпением ждали мы их!

Мало того, что отец таким образом вызывал у нас интерес к чтению, но он еще и внимательно следил за тем, что мы читаем и как. Стоило пропустить несколько страниц или заглянуть в конец книги, как тут же следовало порицание. Он обязательно требовал, чтобы все географические названия, встречавшиеся в тексте, мы находили на школьной карте. Настаивал, чтобы ни одно непонятное слово не оставалось неразъясненным. И хотя в доме была энциклопедия, мы редко пользовались ею, предпочитая подробные, доходчивые объяснения отца. Ведь его знания во всех областях были поистине энциклопедические. Не помню случая, чтобы он не ответил на какой-нибудь вопрос, а часто сам просил, чтобы мы не ленились обращаться с тем, что нам непонятно или не совсем ясно.

В каких условиях работал отец?

Их не назовешь блестящими. В самой большой комнате квартиры у окна стоял письменный стол и этажерка с книгами. Эта же комната служила гостиной и столовой для всей семьи.

Нам, детям, предоставлялась безграничная свобода. Днем мы носились по двору, забирались на крышу (благо — окна выходили прямо туда), к каждому из нас, четверых, приходили друзья.

В коридоре и на чердаке устраивали военные сражения. Часто играла музыка. Вспоминая те шумные игры, я поражаюсь безграничному терпению наших родителей.