Затмению солнца здесь соответствует затемненность сознания князя, который, несмотря на грозное и недвусмысленное предзнаменование дневного светила, продолжил свой поход с горсткой воинов в глубь Половецкой степи. Автор «Слова» вскоре еще раз обращается к этому небесному знамению, которым дерзнул пренебречь инициатор похода:
Говоря о половецких ордах, собиравшихся со всех сторон против небольшого русского войска, дерзнувшего так глубоко вторгнуться в их пределы, автор метафорично так описывает надвигающуюся смертельную опасность:
Четыре солнца, которые хотят прикрыть половцы, — это два князя, принявшие участие в том роковом походе, — сам Игорь и его брат Всеволод, а также двое княжичей, которыми, по мнению исследователей, были Владимир Игоревич и Святослав Рыльский. Поскольку все они принадлежали к одной династии Рюриковичей, это и позволило создателю «Слова о полку Игореве» обозначить каждого из них в качестве солнца, не смущаясь формальной нелогичностью данной метафоры.
Тем не менее различия в положении между двумя старшими князьями и двумя младшими их спутниками явно сохранялись, и, описывая пленение русских князей, автор несколько корректирует свою же метафору:
В решающий момент боя с солнцем сравниваются только два старших князя, возглавлявших поход, а сопровождавшие их молодые княжичи, явно занимавшие подчиненное по сравнению с ними положение, ассоциируются теперь уже с месяцем. Пленение князя здесь описывается как погружение солнца во тьму, и оказавшийся в неволе Игорь наконец-то должен был понять, что же означало солнечное затмение, встретившее его на пути в степь. Злосчастную судьбу инициатора похода преломляет плач-заклинание его преданной супруги, обратившейся с мольбой к ветру, воде и тресвет-лому солнцу. «Слово» особенно подчеркивает, что свой побег из плена Игорь начинает именно в полночь, после того как дневное светило прошло низшую точку своего движения. Завершается произведение уже прямым сравнением князя со светилом, открыто отмечающим существующий между ними параллелизм:
Все эти примеры красноречиво свидетельствуют, что память о неразрывной связи между русским князем и дневным светилом еще долгие века сохранялась в нашей стране и после ее насильственной христианизации. Хоть один раз это сравнение использовал даже митрополит Кирилл, тем не менее в средневековую эпоху оно несло явно выраженную языческую окраску, и один из наиболее принципиальных ревнителей новой веры, не побоявшийся даже ради нее задеть представителей правящего на Руси рода, категорически протестовал против его кощунственного с христианской точки зрения использования: «не нарицайте друг друга праведным солнцем, ниже самого царя земного, пикогожь от властителей земных не мозете нарицати праведным солнцем, то бо есть божие имя»[214].