Дарвиния

Гилфорд обнаружил, что находит какое-то успокоение в безлюдности этого края, в своей жуткой и прекрасной анонимности, в возможности оставить свои следы там, где прежде не ступала нога человека, – и знать, что природа очень скоро сотрет их. Эта земля ничего не требовала и не предлагала, кроме самой себя.

Но праздность не может продолжаться вечно. Впереди лежит Рейнфельден. Там «Вестону» придется повернуть назад. Вот тогда-то Финч и его спутники поймут, что значит по-настоящему остаться в одиночестве среди этих неведомых скал и лесов.

Рейнфельденский каскад, или Рейнский водопад, – конечный пункт судоходства. Дальше Том Комптон не забирался. По его словам, некоторые трапперы утверждали, что волоком добирались аж до озера Констанц. Но трапперы имеют обыкновение привирать.

Водопад выглядит не слишком впечатляюще в сравнении, скажем, с Ниагарой, зато эффективно регулирует течение реки. Над водой висит густой туман, над запотевшими скалами и лесистыми холмами собирается гигантский бледный грозовой фронт. Река стремительно несет свои зеленые воды, на небе сгущаются темные тучи, каждый камешек и каждая трещинка захвачены похожим на мох растением с нежными белыми цветочками.

Полюбовавшись каскадом и сфотографировав его, мы вернулись к началу волока: Том Комптон знаком с одним звероводом, который, возможно, согласится продать нам вьючных животных.

Постскриптум для Каролины и Лили: скучаю по вас обеих невыносимо. Такое чувство, что я говорю с вами на этих страницах, несмотря на то что я очень далеко – в самом сердце потерянного (или новорожденного) континента, где со всех сторон на горизонте маячит необычайное.

Зверовод оказался свирепым германо-американцем, отрекомендовавшимся Эразмусом и державшим на импровизированной ферме в некотором отдалении от реки огромное стадо меховых змей.

Меховые змеи, объяснил Гилфорду Салливан, самый эксплуатируемый ресурс нового континента, по крайней мере в данный момент. Травоядные стадные животные, они водятся на лугах в гористой части страны и, возможно, в восточных степях; Доннеган сталкивался с ними в предгорьях Пиренеев, что наводит на мысль об их широком распространении. Гилфорд был совершенно ими очарован и почти весь остаток дня провел в краале Эразмуса, терпеливо снося зловоние – один из самых больших недостатков этого вида.

Животные напоминали даже не столько змей, сколько личинок – раздутые, с бледными мордами и большими, похожими на коровьи глазами, с цилиндрическими телами и шестью лапами, теряющимися среди шерстяных колтунов. В качестве ресурса они в буквальном смысле представляли собой каталог универсального магазина посылочной торговли: мех для одежды, шкуры для дубления, жир для свечного сала и не слишком вкусное, но съедобное мясо. Змеиные меха были на берегах Рейна основным предметом торговли и, как утверждал Салливан, даже добрались до модных кругов Нью-Йорка. Должно быть, выделка каким-то образом отбивала запах, иначе кто бы стал носить такую шубу даже в нью-йоркские холода?

Но важнее всего было то, что из меховых змей получались неплохие вьючные животные, без которых исследование Альп было бы куда более затруднительным.

Престон Финч уже скрылся в хижине Эразмуса, чтобы договориться о покупке пятнадцати-двадцати змей. А Эразмус умел торговаться ничуть не хуже Финча, поскольку к тому времени, когда Диггс раскочегарил походную кухню, эти двое все еще спорили о цене: из хижины доносились повышенные голоса.

Наконец Финч вылетел из земляного домишки, проигнорировав ужин.

– Кошмарный тип, – бормотал он. – Прихвостень партизанский. Это безнадежно.

Лоцман и экипаж остались на борту «Вестона», готовясь плыть вниз по Рейну с собранными коллекциями, с полевыми заметками и письмами домой. Гилфорд в компании Салливана, Кека и Тома Комптона сидел на утесе над рекой, наслаждаясь хашем с солониной в исполнении Диггса и наблюдая за тем, как солнце клонится к закату.