Дар берегини

Услышав имя брата, Ельга округлила глаза и вышла во двор. В ворота как раз вступил Свен с щитом на плече и сулицей в руке. Позади него среди гридей шагали Шумята, Легота, Бьёрн, Держак и еще человека три из самых буйных. Держак слегка шатался и опирался на плечо Асмунда: у него была разбита голова, кровь сохла на лице, а под обоими глазами уже налились пухлые синевато-багровые пузыри. При виде него думалось одно: положить бы скорее где-то этого бедолагу, он уже землей пахнет[17]!

– Что слу… – начала было Ельга, но тут разглядела, в каком виде те двое. – Пра-а-аведные деды… – не находя слов, протянула она.

Облитые липкой сывороткой, все в ссадинах, с блуждающим взором, зачинщики драки были похожи на выходцев из Закрадья. Шумята ковылял неуверенной походкой, морщился и постанывал, а Легота держался за плечо, где сквозь голубое полотно загубленной нарядной рубахи проступала кровь.

– Ты кого привел? – в изумлении Ельга повернулась к Свену. – Там что, навьи вырвались?

– Посылай за стариками. Пусть судят эту кудову ватажку, – хмыкнул Свен. – За драку на торгу сдерут с них сейчас, чтоб знали…

Ельга послала отроков за тремя боярами, но двое из них, Вячемир и Доброст, почти сразу явились сами – разузнать, что случилось. По городу ходили разные слухи; утверждалось даже, будто на Бабином торгу деревянная Макошь разверзла уста предрекла гибель белого света, оттого, дескать все и всполошились.

– Знаешь, это было как в «Прорицании провидицы»! – возбужденно рассказывал Ельге Гримкель, держа смоченную холодной водой ветошку возле своего подбитого глаза. – «Но другой закричал, цветом черный петух, глубоко под землею, в селениях Хель!» Я нынче видел этого петуха! Клянусь тем глазом Отца Ратей, который в источнике Мимира! Он был черный, как троллева задница, он летал над полем битвы туда-сюда и так кричал, что сердце разрывалось! Теперь я видел Хель!

Ельга невольно взглянула на Свена, словно спрашивая: есть среди вас хоть один в здравом уме? И тут же опустила углы рта: ради торгового дня Свен надел подаренную ему вчера отцову рубаху, а сегодня рукав оказался надорван на плече. Не по шву, а прямо посередине. Ну что ты будешь с ним делать!

Гриди отвели участников драки к колодцу и там обливали водой, чтобы смыть пот, кровь и грязь, охладить головы. Для Шумяты и Леготы пришлось найти две сорочки взаймы: от них так несло сывороткой, что невозможно было рядом находиться. Наконец их привели в гридницу, где уже ждали трое бояр – Вячемир, Доброст и Гостыня. Одетые в белые насовы, с длинными бородами – белой, пегой и рыжеватой, – они сидели в ряд на скамье близ княжеского стола и выглядели, будто сами «деды» – мудрые предки, явившиеся из Ирья судить неразумных потомков. Вся мудрость веков и поколений племени полянского таилась за их строгими морщинистыми лицами. Кожа их огрубела и потемнела от солнца и долгих лет, что еще усилило сходство с ликами деревянных чуров. В таких годах – с тех пор как появятся внуки – человек уже не совсем живой, а скорее житель пограничья между тем светом и этом, посредник между «дедами» в Закрадье и внуками на белом свете[18].

Посередине напротив входа, в дальнем конце длинного помещения, стоял на возвышении княжий стол – кресло с резной спинкой, украшенной головами змеев. Оно пустовало уже более полугода, с него убрали даже подушку, но тем не менее казалось, что кто-то все-таки смотрит с него в гридницу, оставаясь сам невидимым. На скамеечке слева от него сидела Ельга, Свен стоял справа, опираясь на свою сулицу. Очень хорошо это зрелище знаменовало нынешнее положение дел в княжеском доме. Место главы и хозяина было пусто, а его молодое поколение – красота и мощь, – разделенные этой пустотой, разобщенные, каждый сам по себе, не имели ни прав, ни силы, ни власти. Между ними двоими пустота отцовского сидения зияла еще резче. Два цветущих ростка поднялись над старым Ельговым корнем, но законный отпрыск родился женщиной, а мужчина оказался запятнан рождением от полонянки. Так они и остались, как две руки без головы, живые свидетельства того, как удача старого Ельга дважды допустила промах.

– Кто драку начал? – сурово хмурясь, спросил привычный к таким разбирательствам Вячемир.

– Он! – Легота и Шумята одновременно кивнули друг на друга. – Он, подлюка!

Этим старцев тоже было не удивить.

– Видоки кто? – Вячемир окинул взглядом остальных участников дела.

Выяснилось, что самое начало видели только сами трое – Шумята, Легота и Держак. Еще видели Шумятины паробки, но они – его два братанича и один челядин – по неполноправному своему положению в видоки не годились. Пришлось допрашивать самих бойцов: кто кого первым толкнул, ударил, кто первым нестерпимое слово сказал…

– Я за драку продажу[19] заплачу, – говорил Легота, не отрицая, что первым от слов перешел к делу, окатив Шумяте рожу медовухой. – Только вы, старцы, уж если судите, то рассудите нас по делу. Этот недоносок, – он ткнул в Шумяту, – поле наше пашет третий год, а оно наше, мы с Держаком его десять лет назад расчищали…

– Вот этими руками! – подхватил Держак…

⁂