Дар берегини

Длинный день поздней весны кончался, Ельге было видно в оконце, как солнце распускает по небокраю на западе длинный свой мантион, багряный, как у цесаря греческого, а перед пустым столом покойного Ельга все продолжалось разбирательство. Свен устал стоять и сидел на приступке, поворачивая голову от одного говорившего к другому.

– Я у Теребуни это поле купил! – твердил Шумята. – Полторы гривны дал! Послухов имею! Велите, старцы честные, я вам их представлю перед очи! Мое это поле! Теребуня его у Будоты с матерью купил, а я угодье родовое у чужих выкупил! Вы бы двое мне лучше спасибо сказали!

Шумята приходился Леготе и Держаку зятем – десять лет назад он женился на родной сестре Держака, а Леготе она приходилась двоюродной. Все эти годы они не слишком ладили, но спорное поле окончательно их рассорило. Лет двенадцать назад Держак и Легота, сами первый год как женившись, расчистили от леса делянку на краю родовых угодий – сперва сожгли и посеяли в золу, получив, как водится, урожай сам-восемьдесят, а потом раскорчевали пни и стали пахать, пока через несколько лет земля не истощилась. На эту работу их послал старый Несда, их общий дед, пообещав, что они получат поле, когда сам он умрет. С тем оба брата и отъехали дальше в лесостепь, где завели на пустом месте новое хозяйство. Поле тем временем отдыхало – чтобы оно снова могло родить, требовалось подождать лет десять. И вот, когда срок вышел, они обнаружили, что на их поле вовсю трудится муж сестры, Шумята, со своими младшими братьями.

– Так если Шумята поле купил, и послухи есть – значит, его право верное, – рассудил Доброст. – Так, отцы?

– Нет у него никакого права это поле у себя держать, если его продали без закона! – горячо возражал Держак. – Дед умер, у него в доме остался Будым – это дедов самый младший сын, Будомысл. Стрый наш, стало быть, хоть почти в сыновья годится нам с братом. Дед его оставил на четырнадцатом году. Они с матерь то поле продали Теребуне. Он нам не родня, подселился с того берега. Я ему говорю, – он кивнул на Шумяту, – поле наше, не имели права его продавать, так что оно нам, а ты свои гривны проси с Теребуни назад.

– А Теребуня что? – спрашивал Вячемир.

– Призовите его, пусть они за те гривны сами меж собой разбираются – Шумята, Будым и Теребуня. А поле то наше, мы сами его расчищали…

– Вот этими руками! По ночам! Костры жгли и при огне работали!

– И дед нам клялся, что нам его оставит!

– А что же Будым ваш отцову волю нарушил?

– Да он, говорит, знать не знал, ведать не ведал!

– Что же отец наследок-то не поделил толком, при послухах?

– Да он как умер-то? – вздохнул Легота. – Упал посередь двора… Три дня пролежал, ни рукой, ни ногой не шевельнуть, слова не вымолвил. И так вот отошел…

– Дед помер, поле раз продали, два продали, распахали, засеяли, урожай сняли, пива наварили, выпили, упились допьяна, отоспались – а вы, оба два, все это время что делали? Хрен пинали, жма? – с досадой и насмешкой воскликнул Свен. – Теперь нам здесь мозги толчете! Я б на месте этого, – он кивнул на Шумяту, – шиш бы вам теперь отдал, а не поле!

Шумята приободрился, видя поддержку княжеского сына.

– Ни Шумята, ни тот ваш Теребуня, выходит, не виноват! – рассудил Гостыня. – Виноват тот отрок, что после отца хозяином остался и чужое продал. А те двое просто купили то, что им было нужно, и гривны честно заплатили. Но если поле было ваше, то вам следует его взять, а им – назад свои гривны получить. Что вы год назад не могли этого сделать?

– Надобно теперь тебе, – Доброст показал на Шумяту, – поле им воротить, а взять свои скоты с хозяев, что поле продали.

– Так Теребуня дал гривну! А я ему – полторы! Несдина вдова не даст полторы, когда гривну получала!

– Так ты возьми с Теребуни, а он пусть с них!

– Он к Кощею посылает, разбирайтесь, говорит, как знаете, я никому ничего не должен! Встревать мне еще в вашу маету!

– Смотрея не отдает гривны, – насупился Легота. – Мать Будымова, дедова вдова. Говорит, не слыхала она, чтобы поле было наше, а кто в отцовом гнезде остался, тот все и наследует.

– Это истинно так, – кивнул Доброст. – Старшим сыновьям отец при жизни долю дает, а меньшой в доме остается и могилу отцову хранит, его вдову питает.

– Жма-а-а, здесь еще и баба! – застонал Свен и схватился за усталую голову. – Понятно, почему вы пять лет балду пинаете – с бабой не рассудишься, это как ясен день!

– Так нет у вас послухов? – обратился Вячемир к Леготе и Держаку.

– Кто же с деда родного послухов требует, – с неохотой ответил Легота. – Его слово крепче бела-горюча-камня…

– Дайте я скажу! – вдруг Ельга встала со своей скамеечки.

Ей не следовало встревать в совет мужчин по самому важному делу – о наследовании, но ее терпение истощалось. Мужчины спорили и дрались уже не первый год, позоря раздором свой род и память общих предков, а решения все не было.