Даниэль Деронда

Наделенный благородством и гордостью мужчина никогда не признается в любви женщине, чье богатство и положение способны вызвать подозрения в корысти или дерзости. Деронда оказался в менее затруднительном, однако более деликатном положении. Он понимал, что Майра считает себя обязанной, а потому каждое его желание может предстать в ее воображении в виде требования или притязания, а невозможность его исполнения причинит боль тем более острую, что ради Эзры общаться все равно придется. Эти страхи были вызваны не только гордостью, но и невероятной нежностью. Иными словами, образ благодетеля представлялся Деронде непреодолимым препятствием на пути к признанию в любви – если только каким-то чудесным образом не выяснилось бы, что сердце Майры уже приняло его. Однако вопрос взаимности вызывал особое волнение.

Даже опытный в любви мужчина способен поддаться благоговейному страху истинного чувства: дрожать, краснеть, заикаться и проявлять другие признаки неуверенности. Что уж говорить о человеке, чьи переживания не заглушили тонкость восприятия, а, напротив, обострили впечатлительность и оставили язык страсти таким же свежим и полным жизни, как весенняя листва на склоне холма!

Что же касается Майры, то этой ночью ее очаровательная головка лежала на подушке, полная тревог и сомнений. Все, что сегодня довелось узнать о Деронде, определенно доказало, что он не связан теми путами, которые она позволила себе вообразить. Как его поведение, так и слова, подтвердили, что тайной связи, способной повлиять на будущую жизнь, не существует. Однако, несмотря на этот разумный вывод, сердце Майры не успокоилось. Даже против собственной воли Деронда обладал очевидной притягательностью для миссис Грандкорт, которая давала ей определенную власть над ним. Мысль о сложившемся между ними доверии разбудила маленькую, но ядовитую змею, долгое время мирно дремавшую в нежной груди Майры.

Глава VII

После приезда матушки Гвендолин согласилась остаться в Генуе лишь на несколько дней. Стремление бежать прочь от морской синевы помогло собраться с силами и с духом. Разве существует на земле такое место – пусть даже в цветущей райской долине, – которое чувство не превратит в поляну колючего чертополоха?

– Больше никогда в жизни не вернусь на Средиземное море, – заявила Гвендолин, и матушка подумала, что вполне понимает чувства дочери, даже несмотря на молчаливый запрет относительно любых упоминаний о покойном муже.

Вынужденная официально признать это время как исполненное глубокой печали, на самом деле миссис Дэвилоу наслаждалась жизнью больше, чем когда-либо после замужества дочери. Любимое дитя вернулось к ней и выказывало еще бо́льшую привязанность, чем раньше.

– Ты здесь, мама? – воскликнула однажды Гвендолин среди ночи – почти так же, как в детстве, после страшного сна.

– Да, милая, – ответила миссис Дэвилоу, спавшая с дочерью в одной комнате. – Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо. Всего лишь хотела проверить, здесь ли ты. Прости, что разбудила.

– Я не спала, дорогая.

– Я до сих пор не верю, что ты со мной. Захотелось услышать твой голос. Когда ты рядом, мне становится легче. Но только не надо лежать без сна и беспокоиться обо мне. Ты должна быть счастлива. Должна позволить мне наконец-то сделать тебя счастливой. Что еще мне остается?

– Да благословит тебя Господь, милая. Нет большего счастья, чем твоя забота.

Следующей ночью, услышав вздохи дочери, миссис Дэвилоу предложила:

– Позволь дать тебе снотворное, дорогая.

– Нет, мама, спасибо. Я не хочу спать.

– Но сон пойдет тебе на пользу.

– О, только не говори, что пойдет мне на пользу, мама! – горячо воскликнула Гвендолин. – Ты не знаешь, что для меня хорошо и что плохо. Вы с дядей не должны мне перечить и давать советы.

Ничуть не удивленная раздражительностью бедной девочки, миссис Дэвилоу промолчала, а Гвендолин вскоре сказала:

– Я всегда была с тобой капризна, мама.

– Нет, дорогая, нет.

– Да, была, – настойчиво подтвердила Гвендолин. – И оттого, что всегда была плохой, теперь я несчастна.

Она безудержно разрыдалась. Внезапные вспышки загадочного возбуждения объяснялись решимостью скрыть правду о своей замужней жизни, однако благодаря таким вспышкам и отрывочным сведениям, полученным от мистера Гаскойна, миссис Дэвилоу начала кое-что понимать.