Отойдя на небольшое расстояние, он остановился и открыл кошелек. В нем оказалось две монеты по полсоверена, серебряная монета и приклеенный к крышке листок бумаги, на котором каллиграфическим почерком Эзра написал на иврите имя матери, даты ее рождения, свадьбы и смерти, а также короткую молитву: «Да будет Майра избавлена от зла». Прочтя эти строки, Лапидот вспомнил себя – умного честолюбивого молодого человека, зарабатывающего на жизнь перепиской бумаг, – и свою обожаемую невесту Сару. Сейчас в Лапидоте не осталось ничего от прежнего молодого человека, и о прошлом он вспоминал хладнокровно – так человек, потерявший вкус, воспринимает лишь форму и текстуру еды, но не чувствует ее главное качество. Лапидот быстро отвлекся от воспоминаний и попытался представить, сколько удастся выручить за изящный кошелек, а потом задумался, как бы получить от дочери еще денег, не подвергая себя покаянию и серой жизни под наблюдением грозного сына. Чувствительности к подобным вопросам он не утратил.
Тем временем Майра вошла в дом, не в силах терпеть жестокую душевную боль. Брат разбирал свои старые рукописи, которые хотел передать Деронде. Майра упала перед ним на колени и зарыдала, время от времени восклицая:
– Эзра, Эзра!
Он молчал, пытаясь понять причину горя – тем более поразительного из-за несвойственной сестре вспышки отчаяния. Наконец, все еще всхлипывая, Майра подняла голову и судорожно пролепетала:
– Эзра, отец! Наш отец! Он преследовал меня. Я хотела, чтобы он пришел сюда. Я сказала, что ты примешь его, но он ответил, что не сейчас, а завтра. Попросил денег. Я отдала ему кошелек, и он ушел.
Тревога Мордекая утихла: он ожидал чего-то худшего. Погладив сестру по волосам, он нежно проговорил:
– Успокойся, Майра, и поведай все по порядку.
Она ощутила родственное тепло и уже через несколько минут подробно рассказала, что произошло.
– Он не придет завтра, – заключил Мордекай, когда сестра умолкла.
Ни один из них не признался другому, о чем думает: скорее всего отец снова подкараулит Майру на улице и попросит еще денег.
Глава VI
Возвращаясь на родину, Деронда чувствовал себя другим человеком. Когда он отправлялся в Геную, то не представлял, каким образом воплотятся его сокровенные мечты и стремления. Вернулся же он, обладая чем-то вроде хартии, дарующей то самое наследственное право, к которому тайно стремилось честолюбие. Он привез с собой нечто большее, чем свобода: осознание, что с радостью принятые обязательства заставляют его следовать именно туда, куда тайно манило сердце, – даже если ничто не предвещало удовлетворения заветного желания. С того часа, как он покинул дом в Челси после спасения Майры от смерти, молодая еврейка заняла в душе Даниэля особое место, лишив притягательности другой образ и контрастно подчеркнув его отрицательные черты. Печальная участь бедной Гвендолин заключалась в том, что ее страстное доверие к Деронде возбуждало в его душе неподдельную жалость, в то время как нежность и любовь незамутненным потоком устремлялись к другому человеку. Больше того, после переезда Майры к брату эта любовь только усилилась. Чистый образ неизменно присутствовал в мыслях Даниэля, заставляя держаться в стороне от поступков, способных разочаровать Мордекая. Однако Деронда воспринимал это чувство так, как мы воспринимаем страстное желание, которое проще заглушить другими мыслями, чем признаться в нем даже самому себе, и только в разговоре с матерью он впервые открыто сказал, что любит молодую еврейку. Да, именно мать заставила Даниэля открыто признать любовь – точно так же, как Джозеф Калонимос заставил точно и определенно сформулировать главное дело жизни. Решимость, проявившаяся в Деронде при этой перемене, удивляла даже его самого. Казалось, обретя родословную, вместе с ней он получил новую душу. Отныне мысли и суждения не бродили в лабиринте общих, неопределенных симпатий, а сосредоточивались на одном предмете. Деронда стремился снова оказаться рядом с Мордекаем и Майрой, столь близкими его сердцу, хотя и с горечью полагал, что чувства Майры к нему далеки от любви. Ни один мужчина не рискнет поразить женщину внезапным проявлением чувств, когда она воспринимает его неким подобием лорд-канцлера. Разумнее выбрать более легкий путь.
Стоит ли удивляться, что Деронда не придумал ничего лучше, как прямо с вокзала отправиться в Бромптон, в дом на маленькой площади?