Даниэль Деронда

«То, о чем я пела и что изображала на сцене, теперь происходит со мной. Любовь и ревность – вот мои чувства». Такой бесстрастный приговор вынесла себе Майра. Но разве кому-то есть дело до ее боли? Боль должна остаться тайной, как детская тоска по горячо любимой матери, однако новые чувства, в отличие от прежних, воспринимались как несчастье. Оказалось, что благодарность и глубокое уважение к своему спасителю, которые прежде она выражала в восторженных словах, теперь утонули в эгоистичной боли и превратились в нечто постыдное – в абсурдное желание стать важной для человека, которому была многим обязана. Не меньшее раздражение доставляла неприязнь к женщине, получившей то, о чем мечтала Майра. Но какая надежда, какая тщеславная уверенность тайно жила в душе, чтобы внезапно вырваться на свободу в виде разочарования и ревности? Разве, находясь в здравом уме и твердой памяти, Майра могла хотя бы на миг представить, что Деронда способен ее полюбить? Прежнее беспокойство было относительно туманным и легко объяснялось сожалением о том, что спаситель лишь на время появился в их с братом мире. Мир этот отличался от его собственного мира так же, как дверь бедной хижины, где единственное величие исходит от таинственных недоступных звезд, отличается от великолепного подъезда с фонарями и лакеями. Но сейчас чувство Майры уже не было туманным: образ миссис Грандкорт, уводящей Деронду все дальше и дальше, терзал сердце ничуть не меньше, чем раздирающие плоть клешни страшного существа.

– Я много что терпела в своей жизни, но это еще хуже. Да, хуже! Никогда еще ни к кому я не испытывала таких ужасных чувств! – прошептала в подушку бедная девушка.

К подобному умозаключению Майра пришла после разговора с Эзрой, которого радость от скорой встречи с другом вдохновила на глубокомысленную беседу с сестрой. Одна идея особенно занимала его ум.

– Видишь ли, Майра, – проговорил Мордекай после долгого молчания, – дело в том, что молитва «Шма Исраэль», в которой мы признаем божественное единство, представляет собой главный духовный ритуал иудаизма. Именно это делает нашу религию основополагающей для всего мира, поскольку божественное единство положило начало высшему единству человечества. Таким образом, народ, осмеянный за свою обособленность, принес остальным народам объединяющую идею. Теперь, в полноте общности, часть вмещает целое точно так же, как целое вмещает каждую часть. Таким путем человеческая жизнь стремится к образу высшего единства. По мере того как наша жизнь становится духовной, наполняясь мыслью и радостью, обладание тяготеет к большей универсальности, приобретая независимость от грубого материального контакта. В результате всего лишь за один день душа человека способна полнее познать прошлое, нынешнее и будущее благо, чем если бы он всю жизнь пробирался извилистыми тропами ощущений. В этот момент, сестра моя, я храню в душе радость чужого будущего: будущего, которое не увидят глаза, а дух не признает своим, – но я признаю его сейчас и люблю так, что готов положить на его алтарь эту бедную жизнь и сказать: «Гори, гори невидимо и превратись в то, что станет моей любовью, но не мной». Понимаешь ли ты, Майра?

– Немного, – робко ответила сестра. – Но мой ум слишком слаб, чтобы это почувствовать.

– И все же, – настойчиво продолжил Мордекай, – женщины особенно созданы для любви, которая находит свое высшее проявление в отречении. Поздний «Мидраш»[85] рассказывает историю молодой иудейки, которая так глубоко любила короля иной веры, что прокралась в тюрьму и поменялась платьем с его возлюбленной, приговоренной к смерти. И все ради того, чтобы король был счастлив в любви. Это и есть высшая преданность, не ведающая темных чувств.

– Нет, Эзра, нет! – тихо, но убежденно возразила Майра. – Дело вовсе не в этом. Она хотела умереть, чтобы король узнал о благородном поступке и понял, что она лучше той, другой. Стремление победить подтолкнуло ее к гибели.

Мордекай немного помолчал и проговорил:

– Может быть, и так, Майра. Но что, если она поступила так, надеясь, что король никогда не узнает?

– Ты представляешь историю в таком виде, потому что велик духом и стремишься во всем видеть возвышенное. Но мне кажется, что в данном случае ты ошибаешься. Иудейская девушка страдала от ревности и стремилась любым способом завладеть если не сердцем, то умом короля. И ради этой цели пошла на смерть.

– Сестра моя, ты прочитала слишком много пьес, где авторы изображают страсти в виде демонов, обитающих вдали от благородных свойств души. Ты судишь по пьесам, а не по влечению собственного сердца, так похожего на сердце нашей мамы.

Майра промолчала.

Глава V