Свернув с фешенебельной улицы Найтсбридж после благотворительного концерта в богатом доме, куда ее рекомендовал Клезмер, Майра услышала за спиной чьи-то торопливые шаги. Концертное платье – как всегда, черное и простое, да еще прикрытое легким плащом – никак не могло привлечь незадачливых ухажеров, однако об этом девушка даже не подумала. Ее тревожили опасения иного свойства. Она сразу подумала об отце и теперь боялась обернуться, как будто ее преследовал призрак. Она продолжала идти, не ускоряя шаг, – какой в этом смысл? Если это действительно отец, то он непременно окликнет ее и потребует признания. Майра представила, что произойдет дальше, уже почти не сомневаясь, что человек за спиной действительно не кто иной, как отец, и тут же пожалела о данном миссис Мейрик обещании не скрывать ничего, что имело к нему отношение. Желая избавить брата от излишних волнений, она решила, не доходя до дома, обернуться и вызвать отца на разговор, но не успела свернуть на улицу, где располагался их с братом дом, как почувствовала, что кто-то схватил ее за руку, знакомый голос требовательно окликнул:
– Майра!
Она замерла, но не вздрогнула: именно этот голос она ожидала услышать, именно эти глаза ожидала увидеть. В эту минуту на ее лице отражались самые мрачные чувства, в то время как отец стремился успокоить дочь и добиться примирения. Когда-то румяное и красивое, сейчас его лицо казалось худым и морщинистым. Но больше всего его портила нахальная учтивость, которая отличает людей, желающих добиться благосклонности и одновременно готовых принять унижение. Излишне вертлявый для своих пятидесяти семи лет, Лапидот выглядел комично. Одет он был так же плохо, как и в прошлый раз. Появление недостойного уважения отца потрясло Майру: стыд смешался с печалью, отвращение переплелось с жалостью. Тихим дрожащим голосом она спросила:
– Это ты, папа?
– Да. Но почему ты убежала от меня, дочка? – заговорил Лапидот быстро, стараясь придать голосу интонации нежной укоризны. – Чего испугалась? Я никогда не заставил бы тебя сделать что-нибудь против воли. Я разорвал ангажемент в Форштадте, потому что он тебя не устраивал, а ты отплатила тем, что бросила меня. Я заключил более выгодный контракт с дрезденским театром, но не сказал тебе, потому что хотел сделать сюрприз. Из-за твоего побега договор пришлось разорвать, и я понес убытки. Такова твоя благодарность за все, что я сделал для тебя? Какой отец посвятил себя дочери больше, чем я? Ты знаешь, как терпеливо я пережил разочарование насчет твоего голоса, но когда настали тяжелые времена и рядом со мной не оказалось никого, кроме тебя, ты решила меня бросить. Кому, если не мне, ты обязана всем? Где твоя благодарность? Тебе безразлично, буду ли я жив или умру в канаве.
Лапидот замолчал, но не из-за того, что ему больше нечего было сказать, а потому, что достиг драматической кульминации: зарыдал, как женщина, вытирая слезы старым, пожелтевшим шелковым платком. Он действительно считал, что дочь обошлась с ним дурно, ибо относился к тем бесцеремонным людям, которые готовы любым способом добиться цели. Несмотря на рыдания, Майра нашла силы ответить твердо, впервые осмелившись произнести обвиняющие слова:
– Ты знаешь, почему я тебя оставила, отец. Причины для недоверия у меня были, поскольку я знала, что ты обманул маму. Если бы я не сомневалась в твоей честности, то осталась бы с тобой и продолжила работать.
– Я никогда не собирался обманывать твою матушку, Майра, – возразил Лапидот, спрятав платок, но в голосе его слышались сдержанные рыдания. – Я хотел вернуть тебя ей, но обстоятельства помешали, а потом пришло известие о ее смерти. Для тебя было лучше остаться со мной, а твой брат мог сам позаботиться о себе. О смерти твоей матери я узнал от близкого друга и послал ему деньги на расходы. Конечно, существует вероятность, – быстро добавил Лапидот, – что он обманул меня, чтобы выманить немалую сумму.
Майра промолчала, не в силах произнести: «Я не верю ни одному твоему слову», – и, опасаясь привлечь нежелательное внимание посторонних, пошла вперед по улице. Лапидот отправился следом. Прохожие с любопытством оборачивались на них, ибо они представляли собой странную пару: красивая девушка, одетая скромно, но элегантно, и бедный грязный мужчина с густой копной кудрявых седых волос и быстрой походкой.
– Судя по всему, ты неплохо устроилась, Майра. Вижу, что не бедствуешь, – заметил Лапидот, с подчеркнутым вниманием оглядывая дочь.
– Добрые друзья, которые нашли меня в отчаянном положении, помогли получить работу, – ответила Майра, почти не осознавая собственных слов: все ее мысли были заняты тем, что еще предстояло сказать. – Я даю уроки пения и пою в богатых домах. Только что выступала на благотворительном концерте. – Она помолчала и с особым значением добавила: – У меня появились очень хорошие друзья, которые знают обо мне все.