Дальгрен

– Правда? – Зайка отодвинулась. – Ты, выходит, не только пишешь прекрасные стихи – у тебя и душа поэтическая! Я так и знала, я сразу поняла, когда Перец нас познакомил. Я потому и пришла: потому что у тебя душа поэта. – Она еще отодвинулась. – Скажи-ка мне. В пятом стихотворении. На странице семнадцать. «Маб» – я не постигаю названия и не уверена, что хочу, но мне почудилось или я уловила мимолетную аллюзию на… себя?

– Да, – сказал Шкет. – Не исключено. Я это писал у Тедди в сортире. Ты там снаружи танцевала.

– Ахххх! – вскричала Зайка, заломив руки и опустив глаза долу. – Как неописуемо волнительно… Ой! – (Одна рука взлетела, закружилась.) – Разумеется, тебя это ничуть не умаляет, душа моя! – (И опустилась Ланье на колено.) – Ты ведь, можно сказать, Темная Леди Сонетов. – Тут Зайка подалась вперед. – Радость моя, не причиняй ему горя. – (Рука опять взлетела, тронула Денни за плечо. Тот на нее насупился.) – И ты. Будь добр к нему. – Зайка снова обернулась к Шкету: – Ты ведь знаешь, что обречен на трагедию. Мы, подобные тебе и мне, с начищенными «Айпеной» улыбками, на трагедию обречены всегда. Ибо кто способен нас полюбить? А все потому, что наша половина класса чистила зубы «Крестом»; трагедии начинаются с мелочей. Все мы, обладатели сверкающих гримас, принуждены мириться с судьбою: нам предстоит дорога в Голливуд, где мы станем кинозвездами, возмутительно знаменитыми, баснословно богатыми, и путь наш будет изобиловать сердечными страданиями, распавшимися любовями, бесчисленными разводами… ты посмотри на себя! На Южной Брисбен уже воссияли слава и богатство. Видишь? История уже началась, бедняжка ты мой.

– Ебануться, – веско молвил Денни, – блядь.

Ланья сказала:

– Раз Зайка есть в твоей книжке, надо бы его на праздник пригласить.

– Ага, – сказал Шкет. – Хочешь? Почти все гнездо идет. Перец, наверно, тоже подтянется.

– Ой, я не могу! – Зайка повесила голову, легонько ею тряхнула. – Я никак не могу. – И подняла. – Я бы с восторгом, честное слово. Но никак.

– Почему?

– Из принципа.

– То есть?

– Ну-у. – Пространство между Зайкиным носом и верхней губой вытянулось. – Этот астронавт, капитан Кэмп, тоже будет, да?

– Он гость Калкинза. Придет, надо думать.

– Вот поэтому.

Денни сказал:

– Этот твой знакомый, что ли? Который с Луны?

– Угум, – кивнул Шкет.

Ланья сказала:

– Зайка, я не понимаю.

– Вы были в баре тем вечером, когда приходил капитан?

– Я был, – ответил Шкет.

– Тогда ты знаешь, что случилось. Со мной и Джорджем.

– Нет, – сказал Шкет. – Я не знаю.

Зайка набрала в грудь побольше воздуху.

– Едва Тедди понял, что за хваленая наживка такая ему светит – а это, между прочим, пришлось ей объяснить, – она явилась ко мне и высказалась в том смысле, что, с учетом клиентуры, нынче вечером мне лучше не танцевать!

– Да ладно, – сказала Ланья. – Да ну тебя. Почему?

– Не хотел задеть тонких чувств нашего национального героя, любителя разбодяженного скотча. На Луне, надо полагать, мальчиков гоу-гоу не водится. Тедди рассудил, что потрясение может оказаться чрезмерным.

– Когда пришел я, – сказал Шкет, – все уже устроили заседание торговой палаты.

– Когда Тедди пришел со своей заявой ко мне, – сказала Зайка, – это еще не началось. А когда началось, в баре был Джордж. Все сидели, расспрашивали, Джорджу было интересно до смерти. Он тоже задавал вопросы. Помимо прочего – я из клетки смотрела, – спросил, бывал ли капитан Кэмп на его, Джорджа, луне. Кое-кто захихикал. А Джордж-то серьезно. И надо отдать должное капитану: он совершенно серьезно отвечал. Если вспомнить, что было днем, какая нужна наглость посмеяться над глупостью любого вопроса. Но потом Джордж о чем-то спросил еще пару раз, а Тедди подошел и что-то ему сказал. Спустя минуту Джордж отпихнул стул и вышел.

– Что сказал Тедди? – спросил Денни.

– Я не расслышала, – ответила Зайка. – Но эффект был налицо. И я знаю, что Тедди сказал мне.

– Когда я пришел, Джордж как раз вышел, – вставил Шкет. – Мне Тэк сказал.

– Ерунда какая-то, – возмутилась Ланья. – Тедди всегда был немножко… официозный; но ты так говоришь, будто он член «Ротари-клуба».

– «Дочерей Американской революции»! Клеенчатый ободок на выхлопных трубах проржавевшего «шевроле» тысяча девятьсот пятьдесят второго! Надеюсь, она, когда в следующий раз будет отсасывать за бабло, порвет ему крайнюю плоть зубным мостом! – (Отчего Денни в истерическом припадке повалился навзничь.) – В эту тараканью клоаку, в эту завшивевшую дыру приходят по двум причинам – помимо бесплатного бухла. Во-первых, ради Джорджа. Во-вторых, ради меня… Ах да! Кое-кто забредает в надежде, что повезет одним глазком глянуть на Шкета. Но не переживайте – еще чуть-чуть, и этот неонацист потребует являться при галстуке. Запомните наимудрейшие мамочкины слова.

– Какая несусветная глупость, – сказала Ланья и мрачно скривилась.

– Я хотел позвать Джорджа, – сказал Шкет, – если увижу. А он, значит, теперь тоже не пойдет?