Дальгрен

– Ну, – сказала Зайка, – Джордж – покрупнее светило на нашем местном небосклоне; пожалуй, он может себе позволить быть повеликодушнее, чем я. Я, я боюсь, должна защищать свою честь ревностнее. В конце концов, свет мой, больше у меня ничего нет.

– Я потом видел Кэмпа, – сказал Шкет, – на тусовке, которую Джордж закатил пастору Тейлор на Джексоне.

– Зайка, – сказала Ланья, – ну не дури! В смысле, насчет праздника. Шкет не зовет Тедди – Шкет зовет тебя. Откуда тебе знать – может, Кэмп как раз и приходил на тебя посмотреть; а Тедди выставился болваном и наглецом. Тебе-то почему это помешает развлекаться?

– Я, – сказала Зайка, – не пойду выступать перед этими людьми.

– Тебя никто не просит танцевать…

– Ты не понимаешь, сердце мое. – Зайка снова коснулась Шкетова колена. – Для Калкинза и всех, кого он привечает, ты, я и все твои знакомцы, которые туда явятся, – лишь актеры в спектакле. Калкинз открыл бар, поставил Тедди рулить. Заведение существует сугубо для забавы Калкинза и для развлечения его гостей на случай, если им раз в месяц приспичит навестить трущобы. И хотя я ни секунды не верю, что это он велел Тедди спрятать меня от мужчины с Марса или откуда он там взялся, подобный подход в подобной системе неизбежен, и не важно, имеет ли в ней место денежный обмен. Я так просто-напросто не могу. Негры и геи, радость моя! Негры и геи! Нас давным-давно свалили в одну кучу сплошных клише, и до нас доходит только сейчас. У женщин и детей, – Зайка кивнула Денни и Ланье, – дело затягивается. Вам еще предстоит преодолеть свои клише, и у вас их побольше. Не думайте, пожалуйста, будто я желаю подмешать ложку яду в бочку ваших торжеств. Ты написал чудесную книгу – хотя я не поняла в ней ни строки, – и ты должен пойти и повеселиться у себя на празднике, и я надеюсь, что он выйдет наиумопомрачительнейшим. Правда, честно. Назавтра я буду пускать слюнки над репортажами в светской хронике. Но мне самой не позволяет совесть. Ты прелестный ангел, что меня пригласил. И меня решительно убивает, что я не могу принять приглашение.

– И ты больше не танцуешь у Тедди? – спросил Денни.

– Это, – Зайкина рука сложилась, – дело другое. Нет, я танцую по-прежнему. Каждый вечер, три выхода. И днем по субботам и воскресеньям, как только приберутся после бранча. Ах, с чем только не приходится мириться творцам, дабы заниматься своим, так сказать, ремеслом! Мука. Мука мученическая. Стыд и унижение. – Зайка воззрилась на Шкета: – Ах, тебе предстоят такие страдания, что мне хочется рыдать. Но такова цена поэтической души.

– Если Тедди такая сволочь, – сказал Денни, – почему ты не бросишь у него выступать?

Зайка воздела руку, предъявила ладонь потолку:

– Где еще мне танцевать, если не там? Вот здесь, в Беллоне, – где? Однако прекратим эти разговоры. Я от них только жалею себя. А вы хихикаете. Ты сказал, Перец здесь… где, – Зайка понизила голос, – его искать, как думаешь?

– Пошли, – сказал Шкет, – проведу тебе экскурсию.

– Нет-нет, ты абсолютно не обязан…

Шкет протиснулся между Ланьей и Денни и спрыгнул на пол.

– …так-так-так, а каким же образом мне слезать? Боже правый, до чего сложно; а вам не кажется, что – ай, мамочки! – по лестнице было бы гораздо удобнее, чем… есть!

– Я сейчас, – пообещал Шкет двум лицам, взиравшим на него с антресолей. Обогнул Ворона, который ненадолго оторвал взгляд от своих железяк, и вперед Зайки вышел в коридор.

– Не могу описать, – Зайка с ним поравнялась, – какой груз ты снял с моей души. Приятно знать, что он здесь и жив-здоров. Понимаешь, я сама не постигаю, что в нем нашла. Но порой он улыбается – и внутри у меня все как заварной крем. Или телячий холодец. Да, скорее холодец. Все такое прозрачное, и дрожит, и прохладное!

– А на эклер не похоже? – От Зайкиной повести Шкет притих и загрустил.

– Ни капельки не похоже на эклер, – белой-белой улыбкой просияла Зайка. – Вот ты понимаешь!

– Во дворе его нет. – Шкет высунулся на веранду и всунулся обратно.

– На крыльце с остальными мальчиками я его не заметила, – сказала Зайка. – В кухне и в гостиной тоже.

– Давай тут глянем. – Шкет толкнул дверь.

Среди спящих скорпионов (Доллар перевернулся на живот), свернувшись калачиком в груде одеял, – костлявые плечи обмотаны цепями, кулаки втиснуты в джинсовый пах – спал и сопел сквозь вислые волосы Перец.

– Он всегда так спит, – тихонько пояснила Зайка.

– Разбудишь его и?..

– Нет! – прошептала она и поднесла запястье к надутым губам. – Нет… я просто хотела, ну… – В ее улыбку просочилось беспокойство. – Все нормально. Правда. Только знать, что он жив-здоров. Мне довольно. За них надо отвечать, но так… как им понятно. – Она покачала головой. – А понимание, как тебе наверняка известно, Перцу дается не слишком. Пошли, пошли. Незачем будить людей.

Черный Паук перекатился и задрал голову.

По взмаху Зайкиной руки Шкет затворил дверь.