Он пролистал назад и отложил газету на ящик. В этом новом свете страницы пожелтели.
И пустота оказалась не пустой.
Нижнюю четверть выделили под рекламу. Двухдюймовые буквы в рамке возвещали:
А рядом с названием, кеглем помельче, курсивом, в кавычках набраны стихотворные строки.
Он губами сложил: «…в этом ладане», – и застрял. Запрокинул голову от мурашек по шее (и закрыл глаза от света; веки изнутри были цвета апельсиновой кожуры), открыл глаза, посмотрел в газету. Прочел неверно: «…этом падении». Выдохнул.
Почему они выбрали
В чем тут замысел?
(Что он хотел написать?)
На лбу выступила влага; глаза уплыли к колонке, набранной слева от… рекламы; и зацепились за «…Новик…». Чтобы стряхнуть смятение, он перевел взгляд выше:
Нас покинул наш резидентный поэт: в шесть тридцать, точности ради, после прощального завтрака, приготовленного миссис Альт, – среди гостей, вовремя восставших ото сна, были профессор Уэллмен, мистер и миссис Грин, Тельма Брандт, полковник Харрис, Роксанна и Тоби Фишер. Поспешно (увы) испив вторую чашку кофе, наш шофер Ник Педайкис прибыл из коттеджа Уэллс, дабы доставить Эрнста Новика в Хелмсфорд.
Трогательный эпизод в ходе огорчительного отбытия: молодой человек, которого мистер Новик поощрял к стихосложению, пришел ко въезду на беллонский
До нас доносились слухи о прибытии очередного гостя; однако, честно говоря, мы некоторым образом сомневались, так сказать, проявится ли он. В нашем городе связь с внешним миром, как известно всем, кто пытался ее наладить, – дело в лучшем случае утомительное, неверное и мучительное. Как удачно! Наш Ник доставил мистера Новика к отправной точке дальнейшего пути в Питтсблейн и в ходе той же поездки по условной договоренности встретился с капитаном Майклом Кэмпом. Они прибыли в Беллону в начале четвертого. Капитан Кэмп не дает определенного ответа касательно длительности своего пребывания. Невозможно выразить, сколь высокую честь оказал нам этот маститый господин
«Ладан», подумал Шкет, обернулся неверно прочитанным «падением»; может, «маститый» – эхо «маски»?
Он поднял взгляд к ослепительному зрелищу, сощурился и подумал еще: проблема с галлюцинаторными красными глазами, даже с гигантским красным глазом, восстающим в небесах…
Мысль обрушила на него громаду чудовищного утешения: не может такого быть. Он бросил щелкать ручкой. На миг захотелось рассмеяться.
Галлюцинация?
Он вперил взгляд в свет, попытался распахнуть глаза до предела; они заныли и воспротивились.
Он хотел что-то написать?
Это даже не галлюцинация. Я, вероятно, лежу где-нибудь в постели, глаза у меня закрыты… это называется греза?
По стенам заплясали докучливые послеобразы.
Он отвернулся прочь, во тьму… грезя?
Щека на одеяле. Одну руку свело под боком. Внутри звон, будто он долго хохотал. Он лежал, тщась припомнить, что сейчас произошло, и грыз пальцы, пока не почувствовал вкус крови. И продолжал грызть.
Ланья заворочалась и протяжно, сонно застонала.
Шкет вынул руку изо рта, согнул пальцы, вжал их в ладонь.
– Эй, – сказал он. – Спишь?..
Ланья потянулась.
– Более или менее… – Опустила подбородок и поглядела на белокурую голову между их бедрами. –
Шкет рассмеялся.
Рука Денни разжалась у него на ляжке. Белокурая голова поднялась:
– …чё?
– Как тебя зовут? – Она оттолкнула шнуры его волос.