Далеко от неба

— Что несогласная, это, конечно… А насчет того, как меня власть встречать собирается, я и сам всю дорогу кумекал, башку сломал. Правильно говоришь — в покое не оставят, пока наизнанку не вывернут. Только меня выворачивать — зря время терять. Поздно мне на другой лад переделываться. Я что снутри, что снаружи лохматый и суковатый. Живу, не как начальство велит, а как дед говорил: «Меряйся не на закон, а на совесть. Закон люди придумали, а совесть Богом дана». Так что, пожалуй, погожу заразу эту на свет выпускать. Дурика я свалял. Не будет с него в настоящий момент никакой существенной пользы. А то и хуже чего случится, навроде сегодняшнего. Зараза она и есть зараза, особливо, когда поблизости ни совести, ни правды.

— Назад, что ль, повезешь? — с усталым безразличием спросила мать, отгоняя от головы убитого мух.

— А хоть бы и назад.

Иннокентий неожиданно улыбнулся, как человек наконец-то принявший очень важное для себя решение, и усталое, заросшее многодневной щетиной, диковатое лицо его высветилось добрым прищуром светло-серых глаз.

— Пущай лежит, где лежало, пока предельная в нем необходимость наступит. А это… — Он придвинул ногой к коленям женщины рукавицу с золотом. — Тебе на дальнейшее жизненное обустройство. Если пожелаешь, конечно. Не пожелаешь, пацану своему сбереги. Может, у него жизнь получшей, чем наша, сложится.

Иннокентий нагнулся, поднял убитого пса, донес до коня, прихватив поперек ремнем, пристроил кое-как на седле. Немного постоял, подумал, вернулся, забросил далеко в реку семейное шабалинское ружье с разбитым пулей ложем, забрал винтовку убитого, вскинул на плечо вместе со своим карабином, снова направился к коню, на полпути остановился, не оборачиваясь, сказал: 

— Воду не погань. Хватит сил — закопай, заступ в крайней избе за вереей имеется. Не хватит — так оставь, природа сама управится.

Конь, когда Иннокентий потянул его за повод и стал разворачивать в обратную от дома сторону, нехотя переступал ногами и усталым лиловым глазом обиженно косился на хозяина.

До излучины они уходили берегом, по самой кромке воды. Потом пологим, заросшим высыхающей полынью откосом поднялись на взгорье и навсегда скрылись из глаз.

Позднее погожее утро уже во всю заявило свои права на все видимое глазом пространство. Освободившаяся от тени прибрежных сопок река слепила солнечной рябью. Радуясь наступающему по-летнему жаркому дню, гомонила и пересвистывалась в кустах птичья мелочь. Гудела мошкара над подсыхающей от росы густой, уже слегка пожухлой травой. Потянувший вдоль реки несильный прохладный ветерок качнул в одной из недалеких изб покосившуюся створку ворот. Печальный протяжный скрип вспугнул сидевшую на верее ворону. Тяжело взмахивая крыльями, она с надрывным криком подалась было за реку, но, разглядев внизу, у самого устья ручья неподвижные людские фигуры, полукругом облетела место недавно разыгравшейся трагедии и уселась на ближайшую засохшую лиственницу. Оттуда было хорошо видно, как рыжеголовый мальчишка кубарем скатился с крутого глинистого обрыва и подбежал к сидевшей на земле женщине. Женщина испуганно подняла голову, долго непонимающе смотрела на стоявшего рядом сына, потом обхватила его руками, с силой прижала к себе и впервые на его памяти громко взахлеб зарыдала.

* * *

Старик Шабалин прервал рассказ и низко опустил голову. Не ожидал, что старые полустершиеся воспоминания так подействуют на него. Сглотнув застрявший в горле комок, он слепо зашарил рукой по столу, стараясь дотянуться до большой кружки с недопитым остывшим чаем. Домнич придвинул к нему кружку и спросил: — Не понял. Ушел тогда этот Исусик — и с концами?

— Как сквозь землю провалился, — не поднимая головы, пробормотал старик. — Искали подробнейшим образом. Исключительно искали. И свои, и чужие. Растворился бесследно.

— А золото, считаешь, на старое место положил? Туда, где оно и раньше находилось?

— Обязательно.

— С каких соображений такие маловероятные выводы?

— Мать сказала.

— Сказать, батец, что угодно можно. Насколько это соответствует действительности, вот в чем вопрос! От этого зависит — быть или не быть. Что, если старикашка, как правильно было сказано, растворился на бескрайних просторах Родины? Или за ее пределами, что тоже не исключается. Мы тут пупы надрываем, жизнью, можно сказать, рискуем. И что имеем в результате? Старая рукавица с тремя кэгэ, которую он вам подбросил, чтобы не трепались, что и как. Неплохой ходильник, между прочим.

— Какой он тебе старикашка? Сорока еще не было. Ну да. С девятьсот второго, я интересовался впоследствии. Мать золото не взяла. И правильно сделала. Такие волкодавы нагрянули… По запаху бы отыскали. Этому бедолаге мы с ней тогда с грехом пополам могилку сгоношили, а рукавичку она ему под голову приспособила. Я уж когда его забрал… Еле сыскал. Требовалось вам с Чикиным окончательный стимул обозначить, поскольку колебания начинались. Вот и навел тебя на след. Да только не совсем тот. Поостерегся. И правильно сделал. Надежа на тебя, как на сучонку во время течки, которая все в кусты норовит.